Из Святого Евангелия мы все знаем о четверодневном Лазаре. У Лазаря было две сестры – Марфа и Мария. Как-то они пригласили к себе в дом Иисуса Христа. Господь пришел. Марфа заботилась о том, чтобы приготовить стол, а Мария ее сестра, села в ногах у Иисуса и слушала Его Божественное Учение. Марфа стала просить Марию помочь и обратилась к Господу, чтобы он разрешил Марии встать и прийти ей на помощь. Тогда Христос, желая вразумить Марфу, чтобы она знала меру в житейских попечениях, сказал: "Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе, едино же есть на потребу. Мария же благую часть избра, яже не отимется от нея (Лк. 10, 40-42). Я не для того здесь, чтобы возлежать на ложе и питать чрево, но для того, чтобы вас напитать словом истины с созерцанием тайн".
Эти слова Христа касаются всех нас, чтобы и мы знали меру в своих житейских попечениях. А «единое на потребу» - это то, что согласно православному христианскому учению имеет действительную ценность, - это печение о том, чтобы угодить Богу, попечение о спасении своей бессмертной души.
Марфа озаботилась, как материально угодить Господу. Мария же, более мудрая, более рассудительная, решила, что теперь удобный случай услышать Божественные Словеса, дескать … «Сколько-то Господь еще будет с нами?...». она села рядом и Господь сказал, что эта участь – внимание к Божественным Словесам и услаждение учением Христа и созерцанием Его – уже не отнимается о нея.
Мы же наши житейские попечения, неизбежные в нашей жизни, потому что по природе мы и вещественны, и духовны, а значит, не можем жить без заботы о материальных вещах. Тело имеет нужду в пище, одежде и т.д. Но превыше всего – это «единая на потребу» нужда нашей бессмертной души во спасении. Настоятельная наша забота должна состоять в том, как очистить свою душу, как соединить ее с Богом, как согласовать так, чтобы наша душа не погибла.
Спасение души – это не игра! Мы не можем играть вечной жизнью, потому что знаем прекрасно, что смертны, что мы гости, мы – странники, на земле мы в гостях. Придет день, и каждый из нас перестает гостить и отправиться домой. А домой – это значит, что душа вернется туда, откуда изошла.
«И дунул, - говорит Писание, - в ноздри мертвого тела Адама, и стал Адам душою живою». Живая сущность человека – душа – сотворена Богом дуновением, Его энергией, и она возвратиться туда, откуда изошла.
Поэтому, если мы не имеем Божественного утешения, то ощущаем пустоту в душе, так как душа не удовлетворяется ничем материальным, ибо все материальные вещи чужды ее природе. Но когда душа человека соединяется с Богом посредством молитвы и добродетельной жизни, тогда она веселится, тогда она ощущает уверенность, чувствуя в себе Бога.
Не следует к вопросу вечной жизни подходить легкомысленно, ведь если через какое-то время мы уйдем из жизни, то окажемся определенно и неизбежно перед лицом вечности. Мы не сможем посмотреть Господу прямо в глаза, мы опустим взгляд долу от стыда, потому что не творили волею Божию, и светлый хитон, данный нам во Святом Крещении, осквернили.
Может быть мы омыли его слезами, пролили слезы покаяния, изменили нашу жизнь, стали жить в чистоте? Нисколько. Как только хотим сказать, что стараемся что-то делать, так опять падаем в грязь!
Мы должны собрать все силы нашей души и размыслить: «Как быть? Что такое моя душа? Моя душа бессмертная, я могу в любой момент умереть, а что потом? А потом Суд. Какой приговор мне вынесет Бог на Суде? Во свет или во тьму? Или в Рай, или а ад? И все решиться во мгновение ока!»
Почему же мы так пренебрежительно ко всему относиться: грешим, не обращаем на это внимания, пренебрегая заповедями Божьими, не исправляем свою совесть, свою жизнь, хотя и знаем, что можем скоро умереть, а все что мы в этом мире созидаем: богатство, семья, дипломы, слава и почет – все исчезает?
Так что позаботимся о себе пока не настал этот час, пока мы не увидели бесов, окружающих наше ложе чтобы исторгнуть душу и ввергнуть нас в ад. Божие Ангелы, эти блаженные существа, помогают нам, стараются вырвать душу из рук бесов – вот какую любовь имеют к нам эти старшие братья и Ангел Хранитель, защитник нашей души!
Поэтому мы должны молить своего Ангела Хранителя, чтобы он помогал нам, защищал нас. Когда мы молимся, он тоже молится вместе с нами. Когда же грешим – он сидит и плачет. Мы не знаем что будет завтра и пока мы не ушли в иной мир, у нас еще есть право покаяться, есть возможность исправить составленное на нас обвинение, да и сделать свою жизнь светлой. Исправить себя сегодня, сейчас, пока мы дышим, пока ходим, пока не пришла смерть. Господь постоянно посещает нас, когда болезнью, когда скорбью, когда разными испытаниями. Христос стучится в дверь каждого человека и говорит: «Отвори Мне, благоволи Мне войти, Я сделаю тебя счастливым, сделаю тебя Своим наследником». А мы же крепко-накрепко затворяем все двери и не слышим спасительный призыв Христа. Так если перед нами открыто такое безграничное милосердие, тогда чего мы ждем? Надо скорее бежать в эти объятия и получить прощение! Диавол тянет нас назад, а Бог и Ангел Хранитель подталкивает вперед. Этому учат нас Евангелие и Святые отцы. А мы – кого слушаемся, за тем и идем. Не станем же этим пренебрегать, победим свое равнодушие, будем стараться,чтобы житейские попечения не поглотили нас.
Христос сказал ясно: «Едино же есть на потребу». Оставим наши житейские попечения и сосредоточимся на том, чтобы заботиться о душе, дабы она плод перед Богом. Смерть придет, предстанем перед ее черными вратами, а значит, всякий будет подвержен Суду.
Человек когда согрешает перед Богом, страдает и мучается, потому что у него есть душа, есть совесть, потому что он – дыхание Божие. А диавол не страдает, он торжествует. В ад отсылаются и люди которые к смерти приходят нераскаявшимися.
Святые отцы догматически изъяснили что как Рай, так и ад – это не материальные а духовные составляющие, соответствующие состоянию души, когда чистые видят Бога как Свет, а нечистые ощущают Его как огонь.
А потому, будучи православными христианами, давайте покаемся, прольем слезы, обратимся к Богу сегодня же, сейчас, потому что может статься что наш завтрашний день может быть скорбным. Обратим же сейчас наши сердца к Господу и скажем: "Отче, согреших на небо и пред Тобою и уже несмь достоин нарещися сын Твой, сотвори мя яко единаго от наемник Твоих" (Лк. 15: 18-19). И так станем одно со Христом. И тогда у диавола не будет уже никаких на нас прав. Это истина и никто не сможет противиться ей, это истина нашей Православной Церкви!
Примечания
Статья «Единое на потребу» представляет собой соединение двух работ, над которыми Толстой трудился с перерывами более полутора лет, — о религии и о государственной власти. В течение этого времени он работал над «Фальшивым купоном», написал статью «Одумайтесь!», Предисловие к книге В. Г. Черткова «О революции», «Об общественном движении в России», рассказ «Алеша Горшок», почти закончил «Великий грех» и задумал и отчасти начал несколько других более мелких работ.
К работе, из которой вылилось «Единое на потребу», Толстой приступил после того, как начерно закончена была его статья «О Шекспире и о драме», — в декабре 1903 г. 2 декабря этого года он записывает в Дневник: ,Всё вожусь с Шекспиром и решил перестать писать его по утрам, а начать новое — или драму, или о религии, или кончить «Купон»“. В дневниковой записи 19 декабря читаем: «Кончил заниматься Шекспиром и начал о значении религии, но написал два начала, и оба нехороши». Речь идет, во-первых, о статье, озаглавленной «Единственное средство», автограф которой в так называемом «Синем альбоме» следует непосредственно вслед за автографом Предисловия к книге Кросби о Шекспире (см. ниже описание рукописей, относящихся к «Единое на потребу», № 1), во-вторых, о наброске «Тьма безверия», написанном в том же «Синем альбоме» (рукопись № 2), который предваряется словами: «Начну сначала о религии. Не знаю, как назвать». Слова «начну сначала» указывают на то, что мы имеем тут дело именно со вторым началом. Автограф, озаглавленный «Единственное средство», был уже написан до 16-го декабря, так как обложка, в которую включена была копия этого автографа, помечена рукой А. Л. Толстой 16-м декабря.
29 декабря Толстой записывает в Дневник: «Обдумываю о религии». Работу перебивает писание главным образом «Фальшивого купона», но под 16 января 1904 г. в Дневнике записано: «Вчера писал о религии», а 18 января — „Вчера немного добавил к Шекспиру и просмотрел «Купон» и «Камень»“. Под «Камнем» разумеется «Камень главы угла» — новое заглавие, данное первой редакции статьи взамен прежнего — «Единственное средство» (см. описание рукописей, № 5. Здесь впервые появляется заглавие «Камень главы угла». Таким образом рукопись эта датируется не позднее, чем 18 января 1904 г.). На следующий день, 19 января, Толстой в Дневник записывает: "Ничего, ничего не делал, только чуть-чуть поправил «Камень»". Но затем он вновь отвлекается работой над «Фальшивым купоном», над статьей «Одумайтесь I» и отчасти над рассказом «Божеское и человеческое». Ближайшее упоминание в Дневнике о «Камне главы угла» встречаем теперь лишь в записи от 1 апреля: «Начал было писать «Камень угла», но не мог продолжать». После этого около двух месяцев Толстой занят был главным образом писанием прибавлений к статье «Одумайтесь!» и предисловия к статье В. Г. Черткова «О революции», а работа над «Камнем главы угла», по-видимому, на это время совсем была прекращена. Под 30-м мая в Дневнике читаем запись: „«Камень главы угла», т. е. о религии, я решил бросить то, что написано, и начать сначала. Вчера же думал об этом, но, к сожалению, не написал тотчас и потому потерял самое важное. Думал вот что. Все научные исследования ничтожны без религиозной основы. Разум человека действует плодотворно только тогда, когда он опирается на данные религии. Только религия, ставящая разумные цели, распределяет поступки людей по их значению. Самый прекрасный, благожелательный, умный поступок неуместен, безобразен, вреден, бессмыслен, не у места (Дурень ты, дурень...). Место же определяет только религия. Во имя чего надо отдать жизнь и во имя чего не пошевелить пальцем. Религия одна дает относительную оценку поступков, потому что она одна оценивает поступки по их внутреннему достоинству. (Не хорошо, потому что не хочется писать)".
К этой записи примыкает следующая большая запись в Дневнике от 2 июня: «Для того чтобы знать, что надо и чего не надо делать, что прежде (т. е. что важнее) и что после надо делать, нужно знать свое назначение. Если человек знает, что его назначение земледелие, возделывание растений, то он прежде всего будет исполнять дела, требуемые его назначением: будет пахать, сеять, копать, убирать, всякие же другие дела будет делать только в той мере, в которой они не препятствуют его главному занятию. Кроме того, и в своем деле он в выборе занятий будет руководиться тем, что наиболее важно и нужно для успеха его дела: будет весною пахать, скородить, сеять, а не будет возить навоз или строить и т. п. Так что без знания своего назначения для человека невозможна никакая деятельность. Так это в тех различных деятельностях, которые избирает человек в жизни. Точно то же и по отношению всей жизни человека: для того чтобы человек мог вести разумную жизнь и знать, что во всей жизни его наиболее важно, что он должен делать прежде, что после, что выбрать и как поступить (когда является одно другое исключающее требование) (а такими противуречивыми требованиями полна жизнь всякого человека), для этого человеку необходимо знать уже не свое частное призвание земледельца, столяра, писателя, ему нужно знать свое человеческое назначение. И вот знание этого назначения человека в мире и есть то, что известно людям под словами: вера, религия. (Кажется, этим можно начать)».
Мысли, высказанные в обеих этих записях, развиты в статье, озаглавленной сначала «Что важнее всего людям», затем «Бога забыли».
Вторая редакция этой статьи дошла до нас в исправленной копии (автограф не сохранился), в которой оба заглавия зачеркнуты (см. описание рукописей, № 6). Статья эта затем неоднократно исправлялась Толстым в ряде копий, входящих в состав рукописного материала, описанного под № 9, и, в конце концов, в некоторой своей части растворилась в седьмой главе «Единого на потребу».
6 июня Толстой вновь записывает в Дневник: „Вчера немного писал «Камень»“, но затем в работе над статьей опять наступает длительный перерыв, заполненный, главным образом, отделкой предисловия к статье Черткова «О революции». Следующая дневниковая запись, относящаяся к «Камню главы угла», — 24 июля: «Нынче думаю всё-таки окончить «Камень». Чувствую, что должно. Прямо сознание обязанности сказать, чего не знают и в чем заблуждаются. Попытаюсь сделать это как можно кратче и проще». Но работа эта и в ближайшие дни не была кончена.
29 июля Толстой записывает в Дневник: «Почти не пишу. Работал немного «Камень». Но, кажется, хорошо, плодотворно думаю». Вслед зa этим он решает заново писать статью о религии. 2 августа в Дневнике записано: «Всё не пишется. Решил вчера сначала, без поправок или почти без поправок, писать о значении религии. И хорошо обдумал это». Решение это Толстой осуществил через две недели, в Пирогове, куда он поехал навестить умиравшего брата. В дневниковой записи от 15 августа читаем: «Нынче неожиданно нашел начало статьи о религии и написал 1 1/3 главы. Вдруг стало ясно в голове, и я понял, что мое нездоровье готовилось. Оттого тупость. Заглавие надо дать: «Одна причина всего», или «Свет стал тьмою», или «Без Бога». Под «началом статьи о религии» разумеется тот набросок, о котором речь шла выше и который описан ниже под № 2. «1 1/2 главы» — это второе начало статьи о религии, написанное так же, как и первое, в синем альбоме и на приложенных к нему вставках и озаглавленное там «Свет стал тьмою» (см. описание рукописей, относящихся к «Единое на потребу», № 7).
Однако вскоре Толстой охладел и к этой работе, тем более, что усиленно занялся собиранием материала и выписками для «Круга чтения». Работа над «Кругом чтения» по-прежнему поглощала очень много времени, и в дневниковой записи от 5 ноября читаем: „Не писал с 22 октября. Всё занят «Кругом чтения»... Немного писал «Камень», но главное, что складывается: «Закон Божий», и далее записано начало этой новой статьи.
Под 24-м ноября в Дневнике записано: «В нерешительности и слабости, что писать. Нынче начал «Камень». Но плохо. Надо писать три вещи. Это самое необходимое: «Камень», 2) о государственной форме и 3) исповедание веры. Если будет время и силы по вечерам, то воспоминания без порядка, а как придется». «Начал», очевидно, нужно понимать в смысле «вновь приступил», «возобновил работу». Задуманная же статья «О государственной власти» — это те будущие главы «Единого на потребу», в которых идет речь о власти и о правительстве. В ближайших дневниковых записях — от 1, 7 и 11 декабря — говорится о работе над статьей «Кто я?», «Изложением веры» и переводом Паскаля. 22 декабря Толстой записывает в Дневник: «Немного начал «Единое на потребу» и начал недурно, но не было охоты продолжать». Таким образом к этому времени был написан автограф первой главы и первая копия с него, в которой впервые рукой Толстого написано заглавие «Единое на потребу» (см. ниже описание рукописей, №№ 16 и 17). В письме к дочери T. Л. Сухотиной от 25 декабря Толстой сообщает о том, что пишет статью о власти (ГТМ). Но судя по тому, что на одной из многочисленных обложек, хранящихся среди рукописей «Единого на потребу», рукой Ю. И. Игумновой написано „«Единое на потребу». Черновые 14 декабря“, рукопись № 17 — копия автографа первой главы, а значит, и самый автограф были написаны до 14 декабря. Судя по этим обложкам, с конца декабря Толстой работал над «Единое на потребу» интенсивнее, чем над «Камнем главы угла». На них рукой A. Л. Толстой и Ю. И. Игумновой поставлены следующие даты: 24, 25, 28, 29 декабря 1904 г., 4, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31 января, 1, 2, 3, 4, 5, 7, 8, 15, 16, 17, 20, 21 февраля, 9, 10, 11, 12, 13 марта 1905 г. На последней обложке написано: „«Единое на потребу». 1905 года. Последние числа марта“.
Но работа эта не удовлетворяла Толстого. 31 декабря он записывает в Дневник: «Пытался писать «Единое на потребу» — только напутал, ничего не вышло». Затем большая часть января 1905 г. ушла на писание статьи «Об общественном движении в России». Но 24 января Толстой в письме к дочери Александре Львовне сообщает: «Немного пишу «Единое на потребу» (ГТМ). Около этого времени он решает ввести в состав «Единого на потребу» то, что было написано под заглавием «Камень главы угла», объединив таким образом две темы — о религии и о государственной власти. 29 января он заносит в Дневник: «Пишу «Единое на потребу», и оттого ли, что я соединил два разные начала или просто не в духе пишу, но идет плохо». Следующая запись — 18 февраля — также свидетельствует о том, что Толстой не был удовлетворен своей работой: «Был слаб умственно всё это время... Всё писал «Единое на потребу». И всё плохо. Всё нет конца». 6-го и затем 19 февраля Толстой склонен был считать, что работа его над «Единое на потребу» закончена, как об этом свидетельствуют даты, проставленные в рукописях, описанных под № 37 (см. ниже). 11 февраля он писал дочери М. Л. Оболенской: «Как будто кончаю «Единое на потребу». Плохо, но всё-таки пошлю» (ГТМ).
Но, оторвавшись на короткое время для рассказа «Алеша Горшок», также не удовлетворившего его, он вновь обратился к старой работе. В Дневнике от 6 марта записано: «Просмотрел «Единое на потребу» и, кажется, больше не буду править». Однако 18 марта в Дневнике отмечается: «Поправил вчера «Единое на потребу» и запнулся перед концом. Надо сделать лучше, что не трудно, потому что очень плохо». Наконец, 22 марта в Дневнике записано: «Очень хорошо работал «Единое на потребу». И кажется, даже, наверно, кончил». Но и 22 марта статья не была вполне закончена: в рукописи, описанной под № 40, дата окончания работы — 25 марта. Вероятно, и после этого в течение ближайших двух недель статья еще исправлялась и перерабатывалась. Д. П. Маковицкий, довольно точно и подробно фиксировавший повседневные факты из жизни Толстого, в неопубликованной части своих «Яснополянских записок», хранящихся под 11 апреля, сообщает, что в этот день Толстым статья была окончена.
«Единое на потребу» в первую очередь предназначалось для напечатания в Англии. 26 апреля н. с. 1905 г. Чертков писал Толстому: «С нетерпением и предвкушением ожидаем вашей статьи о власти, которую Александра Львовна, как она пишет, переписывает для нас» (АТБ). Получив разрешение приехать на три недели в Россию в мае этого года, Чертков посылает Толстому телеграмму, а затем 12 мая н. с. — письмо, в котором просит ускорить высылку статьи, с тем чтобы отдать ее в печать до своего отъезда в Россию (АТБ). Черткову послан был экземпляр «Единого на потребу» в рукописи, описанной под № 40, и письмом от 17 мая н. с. он извещает Толстого, что статью получил.
Приехав в Россию, Чертков с 24 мая по 4 июня пробыл в Ясной поляне, куда он привез присланную ему рукопись «Единого на потребу» со своими пометками, в которых были отчеркнуты главным образом места, заключавшие в себе слишком резкие и раздраженные характеристики русских царей (см. ниже, описание рукописей). По поводу этих мест у Черткова с Толстым, несомненно, был разговор, и Толстой, судя по его ответным пометкам на обложках рукописи и по некоторым исправлениям в самой рукописи, с большей частью замечаний Черткова согласился (см. ниже, описание рукописей, № 40), хотя незадолго до этого высказывался в том смысле, что он и теперь не жалеет о резкости своего тона. В беседе, переданной Д. П. Маковицким в записи от 18 мая, Толстой, по словам Маковицкого, говорил: «Беспокоили меня резкие выражения в«Едином на потребу». А теперь желаю только, чтобы их как можно больше читали. Нельзя достаточно резко писать про Николая и ему подобных. Николай священная особа! А надо быть дураком, или злым человеком, или сумасшедшим, чтобы делать то, что он делает. Конечно, не один он причина, но он то себя чувствует причиной в той мере, в какой и мы считаем его причиной. Ведь человеку в таком положении надо повеситься, или спиться, или с ума сойти».
6 июня Чертков писал Толстому из Москвы о том, что там накануне было собрание их единомышленников, в том числе трех крестьян; на собрании были прочитаны «Великий грех» и «Единое на потребу». Обе статьи всем понравились, но крестьян «неприятно поразила та резкая, бранливая, как им показалось, форма обличения бывших монархов», с которых начиналась статья. Далее Чертков продолжает: «Они сами скорее более враждебно, чем мы с вами, настроены против властей. А всё-таки им было жаль, что вы употребляете такие выражения, как «девка», «немка», «б... ь» и т. п. «Кажется, — говорили они мне, — как «будто Лев Николаевич хочет зло сорвать на них. Не понимаем, почему он так бранится». И это они говорили в тоне сочувственного к вам сожаления. Мне самому при каждом чтении кажется этот тон несоответствующим именно вам и тому «благолепному» отношению ко всем грешникам, которое люди от вас ожидают... Можно было бы это сказать спокойно», как вы несколько строк ниже говорите о ныне царствующем, т. е. не то что он дурак или глуп, а «ограниченного ума»; т. е. сказать не «девка» и не «б... ь», а «распутного поведения» и т. д. И это даже сильнее» (АТБ).
В ответ на это письмо Толстой писал Черткову 16 июня: «Описание царей в «Едином на потребу» я изменил по вашему совету». В том же письме, сообщая, что им написано вступление к «Великому греху», он добавляет: «Боюсь, что печатание этих статей матерьяльно стеснит вас. Если это так, то не печатайте. Я совершенно равнодушен к этому» (АЧ).
Характеристика русских царей была переделана Толстым дважды (см. описание рукописей, №№ 41 и 42). На этом работа над «Единое на потребу» была закончена. Д. П. Маковицкий в своих «Яснополянских записках» под 17 июня 1905 г. сообщает: „Лев Николаевич окончательно кончил «Единое на потребу»“.
К этой статье относятся следующие рукописи, хранящиеся в ГТМ (переплетенная в кожу тетрадь («Синий альбом») из архива A. Л. Толстой и папки 78, 80, 81, АЧ).
1. Автограф в «Синем альбоме» на листах 24 об. — 27. Заглавие: «Единственное средство». Начало: «Положенiе не только нашего христiанскаго мiра». Конец: «и всегда будетъ, пока люди будутъ люди». Ему предшествует автограф предисловия к книге Кросби о Шекспире и за ним следуют заметки, относящиеся к «Кругу чтения». Печатаем его полностью в вариантах 1).
2. Автограф начала статьи в том же «Синем альбоме» на листах 47—48 и вставках к этим листам. На л. 47 написано: «Начну сначала о религiи. Не знаю, какъ назвать». Далее следует эпиграф из Евангелия: «Однакожъ знайте, что приблизилось къ вамъ Царство Божiе». Всё это зачеркнуто поперек красным карандашом и далее написано: «Тьма безверiя». После этого выписаны все три эпиграфа из Евангелия, поставленные и в начале текста «Единого на потребу» и идет небольшой текст на лл. 47 об. — 48. Начало: Человеку свойственно определять свое отношенiе къ безконечному мiру». Конец: «суть те, которыхъ признаютъ пророками».
3. Рукопись на 2 листах в 4° и одном обрезке, написанная на пишущей машинке и исправленная рукой Толстого. Начало исправленной копии с автографа. Конец ее перенесен сначала в рукопись, описанную под 4, а затем окончательно в рукопись, описанную под № 5. Заглавие и начало то же, что в автографе. Конец: «даже для возможности жизни».
4. Рукопись на двух согнутых пополам полулистах писчей бумаги. Наружный полулист написан по лицевым страницам на пишущей машинке. Машинописный текст, исключая заглавия, первых четырех строк и части пятой, зачеркнут по строкам и вместо него написан новый текст между машинописных строк (по две рукописных строки подряд) и частью на полях. Продолжение этого текста — на оборотной первой странице, на внутреннем полулисте, исписанном о обеих сторон, и на полях второй машинописной страницы. Текст, написанный на машинке, представляет собой начало копии предыдущей рукописи. Продолжение этой копии на части четвертушки и конец текста, перенесенный сюда из рукописи № 3, перенесены в рукопись № 5. Наново написанный рукой Толстого текст печатаем в вариантах (№ 2).
5. Рукопись на 12 листах в 4°, написанная на пишущей машинке и исправленная рукой Толстого. На нижней части седьмого листа, на обороте его и на приложенном здесь полулисте почтовой бумаги, исписанном с обеих сторон, — сплошной текст рукой Толстого. Первоначальная нумерация исправлена на вторичную, после того как отдельные листы рукописи вступили в новую комбинацию. Вначале рукопись представляла собой на первых листах копию начала предыдущей, остальные же листы были извлечены из рукописей предыдущей и описанной под № 2. Заглавие «Единственное средство» зачеркнуто и вместо него рукой Толстого написано: «Камень главы угла». Извлекаем из этой рукописи текст, вновь написанный рукой Толстого на седьмом листе и на примыкающем к нему полулисте почтовой бумаги и представляющий собой вариант конца варианта № 2 (вариант № 3).
6. Рукопись на 3 листах в 4° и 1 листе почтовой бумаги большого формата. На первых трех листах на пишущей машинке написан текст, исправленный рукой Толстого и озаглавленный сначала «Что важнее всего людямъ», а затем «Бога забыли». Оба заглавия, первое, написанное на пишущей машинке, и второе, рукой Толстого, зачеркнуты. На второй половине третьего листа, на его обороте и на обеих сторонах почтового листа рукой Толстого написано продолжение. Вслед за заглавием — эпиграф из Евангелия от Матфея, XXI, 42: «Іисусъ говорить имъ: неужели вы никогда не читали въ Писанiи: камень, который низвергли строители, тотъ самый сделался главой угла; это отъ Господа и есть дивно въ очахъ нашихъ». Далее следует начало: Человекъ действуетъ, совершаетъ поступки или воздерживается отъ деятельности». Конец: «и не можетъ не быть главной руководительницей жизни». Вслед за этим рукой Толстого написаны слова: «До сихъ поръ». Рукопись эта, трактующая о значении революции в жизни человека, в части, написанной на машинке, является копией с недошедшего до нас автографа.
7. Автограф в «Синем альбоме» на листах 48—49 и на приложенной к нему вставке — полулисте писчей бумаги, согнутом пополам. Озаглавлен «Светъ сталь тьмою». Написан карандашом вслед за автографом недописанной статьи «Тьма безверiя», описанным под № 2. Текст вставки, также написанный карандашом, идет вслед за второй исправленной и затем зачеркнутой копией отрывка «Тьма безверiя». Текст поделен на две главы, причем вторая глава написана приблизительно лишь наполовину. Начало: «Съ нами, со всемъ человечествомъ». Конец: «людьми, которыхъ называютъ пророками».
8. Рукопись на 7 нумерованных листах в 4°, написанная с одной стороны рукой М. Л. Оболенской и исправленная рукой Толстого. Копия предыдущей. Заглавие: «Светъ сталъ тьмой». Начало: «Одни люди часто говорятъ». Конец: «людьми, которыхъ называютъ пророками». В середине рукописи нумерация на двух листах исправлена — указание на то, что эти листы вошли потом в новую текстовую комбинацию. Текст поделен первоначально на две главы. Но вслед за окончанием текста первой главы рукой Толстого поставлена цифра V и далее его же рукой написано семь строк — начало новой главы не имеющее продолжения.
9. Рукописный материал, заключающий в себе 197 частью склеенных из нескольких частей листов в 4° и 103 обрезка. Написан на пишущей машинке и рукой Ю. И. Игумновой и X. Н. Абрикосова и в огромной своей части исправлен и дополнен рукой Толстого. Дополнения в нескольких случаях — на отдельных чистых листах. Материал этот представляет собой крайне неупорядоченное собрание многочисленных переработок и перепечаток на машинке текстов, описанных под №№ 5, 7 и 8 и относящихся к работе над статьей «Камень главы угла». Он лег в основу глав восьмой и седьмой в окончательной их редакции, причем к главе седьмой относится большее количество материала, чем к восьмой. Для обозначения глав употребляются цифры от I до X. На одном из листов рукой Толстого написан следующий план, относящийся к рассуждению о значении религии:
1) Все горе отъ отсутствiя религiи.
2) Что же делать по отношенiю религiи?
3) Два дела: одни поддерживаютъ не имеющую никакого смысла религiю. Другiе доказываютъ, что никакой религiи не нужно.
4) Что же нужно? Разрушить старую форму и признать необходимость религiи. И взять то, что есть, потому что прогресс не въ прiобретенiи новаго, а въ очищенiи стараго.
В двух местах рукой Толстого написано: «Здесь следуетъ изъ «Что такое религiя», стр. 20, 21, 22, 23» и «За этимъ следуютъ изъ «Что такое религiя», отчеркнуто, стр. 24». Выписки из статьи «Что такое религия и в чем сущность ее?» сделаны на 11 листах (на пишущей машинке). Текст на одном листе исправлен рукой Толстого. Часть выписок обведена карандашной чертой, рядом с которой рукой Толстого написано: «пропустить». Извлекаем из этого материала варианты, которые печатаем под №№ 4—6.
10. Автограф на 5 нумерованных рукой Толстого листах (4 четвертушки писчего листа, исписанные с одной стороны (на оборотной стороне рукой Ю. И. Игумновой и М. Л. Оболенской написаны материалы к «Кругу чтения») и лист почтовой бумаги, первая половина которого, исписанная с обеих сторон, урезана сверху). Текст первой главы (по окончательному счету). Начало: «На Дальнемъ Востоке», въ Манджурiи, идетъ война». Конец: «Что это за машина?» Извлекаем отсюда вариант, который печатаем под № 7.
11. Рукопись на 14 нумерованных (1—15) листах в 4°, написанная с одной стороны рукой О. И. Игумновой и исправленная рукой Толстого. Копия автографа. Листы 3 и 5 вынуты и перенесены в рукопись № 38. Первый лист не нумерован и не заполнен текстом. На лицевой его странице рукой Ю. И. Игумновой написано: „«Единое на потребу. Черновые. 14 декабря“ (дата старой копии, а не рукописи). Впереди текста рукой Толстого проставлено заглавие «Единое на потребу» и вслед за ним для обозначения главы поставлена цифра 1. Исправления сделаны в направлении к окончательной редакции главы. Смягчена между прочим характеристика Николая II.
12. Рукописный материал, заключающий в себе 7 частью склеенных из нескольких частей листов в 4° и 3 обрезка, написанных рукой Ю. И. Игумновой и на пишущей машинке и исправленных рукой Толстого. Перепечатки отдельных листов предыдущей рукописи, промежуточные отрывки текста между рукописями, описанными под №№ 11 и 38.
13. Автограф, относящийся ко второй главе статьи, на 2 листах в 4° исписанных с обеих сторон. Перед текстом для обозначения главы поставлена цифра II. Начало: «Машина эта, давно известная». Конец: «большей части всякаго общества».
14. Рукопись на 4 нумерованных (20—24) листах в 4°, из которых одна чистая, исписанных рукой Ю. И. Игумновой и исправленных рукой Толстого. Копия предыдущей. Листы 22 и 23 перенесены в рукопись № 38. Цифра II, обозначающая главу, исправлена на III, затем окончательно на IV. Начало: «Что это за машина?». Конец: «И только отъ правительства».
15. Автограф, относящийся ко второй главе статьи, на 2 листах в 4°, исписанных с обеих сторон. К нему приложены на 2 листах две вставки. Начало: «Правительственная машина — это такое учрежденiе». Конец: „распутнейшая изъ распутныхъ Екатерина «великая»“.
16. Рукопись на 6 листах в 4°, написанная на пишущей машинке. исправленная, значительно дополненная и продолженная рукой Толстого. Дополнение сделано на обороте первого листа и на лицевой стороне четвертушки, представляющей собой вставку ко второму листу. Продолжение написано на нижней части и на обороте последнего листа. Начало продолжения: «потомъ признанный, потому что его убили, полубешеннымъ Павелъ». Конец: «офицеръ, устроившiй Японскую войну и т. д.» Автограф, описанный под № 15, и его продолжение, находящееся в рукописи № 16, печатаем в вариантах (№8).
17. Рукописный материал, заключающий в себе 142 частью склеенных из нескольких частей листа в 4°, 7 листов почтового формата (большого и малого) и 72 обрезка. Написан на пишущей машинке и рукой Ю. И. Игумновой и исправлен рукой Толстого. Представляет собой переработку и ряд перепечаток материала, находящегося в рукописях, описанных под №№ 13—16. Исправленные перепечатки чередуются с автографами-дополнениями, написанными или непосредственно вслед зa машинным текстом или на отдельных листах. На некоторых листах поставлены для обозначения глав цифры III, IV, V, VI, XI, XII. Материал этот заключает в себе текст, относящийся ко второй главе статьи, отчасти к пятой, а также тексты глав, примыкающих к ним по смыслу, но не вошедших в статью. Эти последние тексты печатаем в вариантах. Из данного материала извлекаем варианты №№ 9—15.
18. Автограф, написанный частью поверх текста, написанного рукой Ю. И. Игумновой, на 2 листах в 4°. Начало: «III. Вотъ что говорилъ про это французскiй писатель 16 века Этiенъ Лабоэти». Далее пометка «Выписать Лабоэти». Конец: «какъ Наполеонъ I и III». Текст почти буквально совпадает с окончательной редакцией замечаний к выписке из Лабоэти, помещенных в третьей главе.
19. Рукопись на 5 нумерованных по страницам (1—10) листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой Ю. И. Игумновой и М. Л. Оболенской, без поправок рукой Толстого. Озаглавлена „«Добровольное рабство». Сочинение французского писателя Боэти половины XVI века“. Начисто переписанный перевод выдержек из сочинений Лабоэти к третьей главе. Слева внизу первой страницы рукой С. Д. Николаева написано: «Считано 5.19.05» (т. е. 19 мая 1905 г.). Над заглавием его же рукой написано: ,Из статьи Льва Николаевича «Единое на потребу»“. Та же пометка в конце текста рукой А. Л. Толстой.
20. Рукописный материал, заключающий в себе 9 листов в 4° и 3 обрезка. Написан рукой Ю. И. Игумновой, на пишущей машинке и рукой Толстого. Написанное Игумновой и на машинке исправлено Толстым. Относится к четвертой главе статьи. Текст, принадлежащий самому Толстому, соответствует тому, что напечатано в пятой главе; текст же цитат из Маккиавелли сохранился лишь в меньшей своей части, и в нем сделаны поправки рукой Толстого. На двух листах для обозначения главы поставлена цифра IV.
21. Автограф, соответствующий по содержанию пятой главе и обозначенный цифрой VI, на 4 листах (2 четвертушки и 2 полулиста почтовой бумаги), исписанных с обеих сторон. Вслед зa шестью исправленными рукой Толстого машинописными строками, относящимися к материалу, описанному под №20, начало: «Такъ это представляется, когда разсматриваешь». Конец: «и требованiямъ ихъ совести». В конце лицевой и на оборотной стороне последнего листа вслед за цифрой VII идет текст в дальнейшем исключенный и не вошедший в окончательную редакцию пятой главы; предшествующий же текст очень близок к этой редакции, хотя и кратче его.
22. Рукописный материал, заключающий в себе 14 листов в 4° и 17 обрезков. Написан на пишущей машинке и рукой Ю. И. Игумновой и исправлен рукой Толстого. Остатки переписанных и исправленных копий предыдущей рукописи. цифра VI, обозначавшая главу, заменена цифрой IV. Часть листов и обрезков отсюда перенесена в состав рукописи, описанной под № 38. На одном из листов рукой Толстого сделано дополнение, текст которого, будучи затем переработан, вошел в состав большей части первого абзаца пятой главы. Извлекаем отсюда вариант, который печатаем под № 16.
23. 1 лист и 2 обрезка, на которых рукой Толстого указано, какие выдержки нужно сделать из «Царства Божия внутри вас, «Патриотизма и правительства», «Рабства нашего времени» (шестая глава окончательной редакции). Тут же автограф заключительного абзаца шестой главы, перечеркнутый поперечной чертой и исправленный рукой Толстого абзац, вошедший затем в качестве предпоследнего в десятую главу («Казалось бы люди, сознавая себя...»). Рукой Толстого поставлена, также для обозначения главы, цифра VIII.
24. Автограф, относящийся к девятой главе на 2 листах в 8° (3 исписанные страницы). Для обозначения главы поставлена цифра IX. Начало: «Ученiе равенства, братства, любви людей». Конец: «Въ этомъ все».
25. Рукопись на 4 нумерованных (86—89) листах в 4°, исписанных с одной стороны рукой Ю. И. Игумновой и исправленных рукой Толстого.
Начало: Идеалъ равенства, свободы ж любви». Конец: «liberté, égalité, fraternité, ou la mort». Многочисленные поправки, сделанные поверх зачеркнутых строк, на оборотной стороне первого листа и в конце последнего, приближают рукопись к окончательной редакции девятой главы.
26. Рукопись на 12 нумерованных (90—96, 97—100) листах в 4°, исписанных с одной стороны рукой Ю. И. Игумновой и исправленных рукой Толстого. Копия предыдущей. Начало: «А между тем идеал равенства, свободы и братства». Конец: «liberté, égalité, fraternité, ou la mort». Один лист, 99-й, перенесен отсюда в рукопись, описанную под № 38. В начале поставлены цифры IX, затем X, но обе зачеркнуты. Исправления еще более приближают рукопись к окончательной редакции главы. Между прочим фраза «Тэнъ (въ своей прекрасной исторiи революцiи) делаетъ ту странную ошибку, что ради всехъ ужасовъ, которые совершала революцiя, осуждаетъ те принципы, которые она провозгласила» — исправлена так:
Напрасно думаетъ Тэнъ (въ своей прекрасной исторiи революцiи), что принципы эти и способы осуществленiя ихъ были ложны и что отъ ложности принциповъ произошли все те ужасы, которые совершались во время террора и после.
27. Рукописный материал, заключающий в себе 6 листов в 4° и 13 обрезков. Написан на пишущей машинке и рукой Ю. И. Игумновой и исправлен рукой Толстого. Остатки переписанных и исправленных копий предыдущей рукописи. Часть листов и обрезков отсюда перенесена в рукопись, описанную под № 38.
28. Автограф, относящийся к десятой главе, на 4 листах (2 обрезка, исписанных с одной стороны, и 2 листа в 4°, исписанные с обеих сторон). Первый лист утрачен, остальные нумерованы рукой Толстого красным карандашом (2—5). Начало: «Все же ихъ бедствiя, скажутъ они». Конец: «Что это значитъ и отчего это?» Помимо текстуальных отличий, автограф кратче десятой главы в ее окончательной редакции.
29. Рукопись на 10 листах в 4° и 8 обрезках, исписанных с одной стороны рукой Ю. И. Игумновой и исправленных рукой Толстого. Копия предыдущей. Обрезки получились в результате того, что отдельные листы, будучи разрезаны, вошли в новую текстовую комбинацию в пределах той же десятой главы. Поэтому и нумерация листов и обрезков подверглась исправлению. Начало: «Скажутъ, что все наши бедствiя». Конец: «центръ тяжести всегда будетъ одно и то же». Последний лист переписан дважды, и на втором его экземпляре рукой Толстого написано продолжение текста главы.
30. Рукописный материал, заключающий в себе 24 листа в 4°, 1 лист почтового формата и 23 обрезка. Написан рукой Ю. И. Игумновой, на пишущей машинке и рукой Толстого. Его же рукой исправлено написанное Игумновой и на машинке. Остатки переписанных, исправленных и дополненных копий предыдущей рукописи. Часть листов и обрезков перенесена отсюда в рукопись, описанную под № 38. Для обозначения главы проставлены цифры VIII, IX, X, XI.
31. Автограф на 3 листах, исписанных с обеих сторон (четвертушка писчего листа и лист почтовой бумаги), начинающийся вслед за четырьмя зачеркнутыми строками, написанными рукой Ю. И. Игумновой. Текст поделен на главы — XI и XII. От двенадцатой главы сохранилось только начало (шесть строк). Начало: «Но если между людьми распространяется и признается идеалъ равенства». Конец: «нужна истинная религiя». Текст одиннадцатой главы представляет собой первоначальную редакцию одиннадцатой главы и по окончательному счету. Печатаем его в вариантах целиком (№ 17).
32. Рукопись на 10 листах в 4°, исписанная с одной стороны рукой Ю. И. Игумновой и исправленная рукой Толстого. Начало: «Но если между людьми распространенъ». Конец: «разумнымъ согласiемъ и свободнымъ убежденiемъ». Копия предыдущей рукописи, включая и всю двенадцатую главу. Рукопись нумерована (121—136), но листы 128 и 131—135 (большая часть из двенадцатой главы) утеряны. Вслед за концом копии двенадцатой главы — продолжение ее текста рукой Толстого на полустранице. Отдельные страницы рукописи, предварительно исправленные, зачеркнуты.
33. Автограф на 1 листе почтовой бумаги, исписанном с обеих сторон (4 страницы). Текст написан на первой странице поверх машинописного письма (неподписанного), в котором Толстой обращается к издателю сочинений Тургенева с просьбой разрешить ему перепечатку с сокращениями «Живых мощей» в «Круге чтения». Вначале для обозначения главы поставлена цыфра XI. Начало: «Почему же люди не усваиваютъ эту истинную религiю». Конец: «пережитыхъ и уже чуждыхъ ему формахъ». По содержанию текст рукописи близок к части текста одиннадцатой главы в окончательной ее редакции.
34. Рукопись на 6 листах в 4°, исписанных с одной стороны рукой Ю. И. Игумновой и исправленных рукой Толстого. Копия предыдущей. Нумерация в рукописи менялась несколько раз, так как отдельные ее листы входили затем в новые комбинации. Исправления — в направлении к окончательной редакции одиннадцатой главы.
35. Рукописный материал, заключающий в себе 32 частью склеенных из нескольких частей листов в 4° и 1 лист почтового формата. Написан на пишущей машинке и рукой Ю. И. Игумновой и исправлен и частью дополнен рукой Толстого. Представляет собой дальнейшую переработку материала, находящегося в рукописях, описанных под №№ 31—34, и относится к одиннадцатой главе статьи.
35. Рукопись на 4 листах (3 четвертушки и 1 полулист почтовой бумаги). исписанных рукой Ю. И. Игумновой и Толстого. На первом листе конец копии первоначальной двенадцатой главы, написанной рукой Ю. И. Игумновой. Далее рукой Толстого проставлена цыфра XIII, и идет начало главы: «Что же нужно? Прежде всего разрушенiе обмановъ». На лицевой странице второго листа и на части лицевой страницы третьего — копия начала главы. Она исправлена рукой Толстого (причем цыфра XIII зачеркнута) и продолжена на обеих страницах третьего и четвертого листа. Конец: «любовь, включающую въ себя почти все». Печатаем целиком исправленное начало главы и ее продолжение (вариант № 18).
37. Рукописный материал, заключающий в себе 17 листов в 4° и 25 обрезков. Написан на пишущей машинке и рукой Ю. И. Игумновой и М. А.
Шмидт и исправлен, переработан и дополнен рукой Толстого. Среди этого материала — часть вторичной копии предыдущей рукописи, почти целиком зачеркнутая. Вместо зачеркнутого, большей частью на оборотных страницах, написан рукой Толстого новый текст, по содержанию близкий к тексту двенадцатой главы окончательной редакции. На одном из листов после слов «Марфа, Марфа, печешеся о мнозем, единое на потребу» рукой Толстого поставлена дата 7 февраля 1905 г., на другом после тех же слов — 19 февраля 1905 г.
38. Рукопись на 126 листах в 4°, часть которых склеена из нескольких частей, часть урезана. Написана на пишущей машинке, рукой Ю. И. Игумновой, М. А. Шмидт и Е. В. Оболенской и исправлена рукой Толстого. (Кроме того, в нескольких местах сделаны мелкие стилистические поправки рукой А. Б. Гольденвейзера.) Цельный текст «Единого на потребу», подобранный из разновременно переписанных и исправленных копий. Окончательная нумерация (1—126) частью рукой Толстого, частью рукой переписчиков. Некоторые цыфры дублированы (напр., 35а, 366 и т. д.). Листы 36—41, на которые приходится выписка из Монтескье, отсутствуют. Отсутствуют также листы 104 и 110. Один лист занумерован двумя цифрами — 102, 103, и один тремя — 106, 107, 108. Выписок из Лабоэти в третьей главе и всех выписок из прежних сочинений Толстого в шестой главе (в данной рукописи восьмой) нет, но нумерация в этих частях текста не прерывается. По сравнению с окончательной редакцией в тексте рукописи еще много отличий. Он поделен на двенадцать глав, но расположение их и состав не всегда соответствуют тому, что мы имеем в окончательной редакции статьи. Главы первая и вторая следуют в том же порядке, как в окончательной редакции; глава третья соответствует главам третьей и четвертой окончательной редакции; главы четвертая и пятая — пятой окончательной редакции; шестая — девятой, седьмая — десятой, но кончается словами «правительственнаго насилiя»; следующий же затем абзац, который читается в десятой главе окончательной редакции, начинает собой восьмую главу, соответствующую шестой главе окончательной редакции; девятая глава соответствует седьмой, десятая — восьмой; материал глав одиннадцатой и двенадцатой в окончательной редакции подвергся перегруппировке, так что отдельные части текста одной главы перенесены были в другую и наоборот.
Важнейшие исправления в рукописи сводятся к следующему.
В первой главе после слов «гибнут как будто по его воле?», стр. 168, строка 32, зачеркнуто:
Можно было бы допустить это, если бы причиной такого дела былъ одаренный железной волей генiальный злодей, но ведь мы знаемъ, что виновникъ всего не человекъ сильной воли, не генiальный и не злодей, а самый обыкновенный, просто глупый, можетъ быть, и не злой человекъ, который можетъ подпадать подъ влiянiе самыхъ ничтожныхъ людей, но самъ, по низменности своего умственнаго, образовательнаго гвардейскаго уровня, никакъ не можетъ самъ одинъ оказать на кого бы то ни быпо какого либо влiянiя.
Во второй главе текст с характеристикой русских царей отчеркнут сбоку карандашом и рядом с чертой рукой Толстого первоначально написано пр[опустить]», но затем это обозначение зачеркнуто. В той же главе после слов «на другой край света», стр. 170, строка 7, следующее окончание абзаца отчеркнуто чернильной чертой с пометкой: «пр[опустить]»:
Если даже и помретъ этотъ несчастный Николай II, то ведь смерть его не исправить дела. Будетъ регентство или какая нибудь вторая Екатерина съ любовниками, и любовники будутъ опять устраивать новые проекты, за которые платить будутъ, вытягивая последнiя жилы и отдавая последнюю кровь, русскiе миллiоны людей.
Во втором абзаце той же главы после слов «если и кончится эта», стр. 170, строки 1—2, зачеркнуты слова «дурацкая, подлая». В четвертом абзаце той же главы отчеркнут Толстым с пометкой «пр[опустить]» конец абзаца:
Марiя кровавая и ея царствованiе есть рядъ ужаснейшихъ преступлений, костровъ и казней.
В шестом абзаце после слов «свергаютъ, наконецъ, эту породу», идущими вслед pа словами «бессмысленные войны», стр. 170, строка 27, зачеркнуто; «самодовольныхъ убiйцъ, разорителей народа».
В десятой главе (в окончательной редакции восьмой) после конечных слов второго абзаца «ухудшение своего положения», стр. 193, строка 19, следующий абзац отчеркнут сбоку чертой с пометкой «пр[опустить]». Печатаем его в вариантах под № 19.
39. Рукописный материал, заключающий в себе 17 частью склеенных из нескольких частей листов в 4° и 16 обрезков и восходящий непосредственно к тексту предыдущей рукописи. Написан на пишущей машинке и исправлен рукой Толстого. Цвет машинописной ленты здесь всюду одинаковый, тот же, что и в рукописи, описанной под № 39. Весь этот материал входил первоначально в состав этой рукописи и удален из нее, будучи радикально исправлен и заменен вновь переписанными листами или частями их. К первой главе относится 1 обрезок, ко второй 1 лист и 3 обрезка, к седьмой — 6 листов и 3 обрезка, к девятой — 5 листов и 2 обрезка, к десятой 1 лист и 2 обрезка, к одиннадцатой — 4 листа и 2 обрезка, к двенадцатой — 2 обрезка. Исправления сделаны в направлении к окончательной редакции статьи.
40. Рукопись на 61 листе в 4° (листы частью склеены из нескольких частей, частью урезаны), написанная на пишущей машинке и рукой T. Л. Сухотиной и исправленная рукой Толстого (рукой постороннего исправлены ошибки, вкравшиеся при переписке текста). Представляет собой связный текст «Единого на потребу». Нумерована по листам красным карандашом рукой В. Г. Черткова (1—86); листы 136—18, 206—28 и 38—48, на которые приходятся выписки из Лабоэти в третьей главе и из Монтескье в четвертой, и целиком шестая глава — в рукописи отсутствуют. Рядом с чертковской нумерацией в верхних углах листов идет другая, непоследовательная, отражающая собой те прежние комбинации, в которые входили отдельные листы рукописи. Рукопись заключена в обложку, на которой рукой Ю. И. Игумновой написано «Единое на потребу». Л. Толстой. 1905 года и рукой А. Л. Толстой — «Последняя редакция, привезенная В. Г. [Чертковым]. Июнь 1905 г.». Данная рукопись представляет собой исправленную копию рукописи, описанной под № 38, причем наиболее подвергшиеся исправлениям листы и части листов, как указано было выше, были вновь переписаны и частью вновь исправлены. Текст поделен на двенадцать глав, но расположение глав здесь иное, чем в рукописи № 38, то, которое мы знаем по печатному тексту.
Большинство исправлений, сделанных Толстым, — стилистического характера. Существенные исправления по существу сводятся к следующему.
В первой главе после слов: «Люди эти все», стр. 166, строка 20, зачеркнуто: «по приказанiю ближайшаго начальства»; после слов «что это самый обыкновенный», стр. 166, строка 23, зачернуто: «скорее ничтожный». Во второй главе смягчена та часть текста, где речь идет о русских царях. Ряд мест здесь зачеркнут (см. вариант № 20); после слов «бессмысленные войны», стр. 170, строка 27, зачеркнуто: «Свергаютъ, наконецъ, эту породу». В четвертой главе после слов «мучить самих себя», стр. 177, строка 44, зачеркнуто: «потому что всякое действiе власти законодательной, исполнительной имеетъ одно средство принужденiя, мучительства, убiйства или угрозы того и другого». В пятой главе после слов «только самые безнравственные», стр. 179, строка 1, зачеркнуто «или вполне глупые»; после слов «стоят ниже среднего», стр. 179, строка 1, зачеркнуто: «умственнаго и». В одиннадцатой главе после слов «У них нет сил для этого», стр. 202, строка 22, зачеркнуто: «Если они и признаютъ равенство, свободу, братство, то признаютъ ихъ только въ той мере, въ которой осуществленiе это представляется имъ выгоднымъ, желательнымъ и не нарушаетъ ихъ личной жизни». Вслед за последней главой собственноручная дата и подпись: «1905. 25 марта. Ясная Поляна. Левъ Толстой».
В рукописи некоторые слова, смущавшие Черткова, подчеркнуты им красным карандашом и сбоку их на полях поставлен вопросительный знак; в двух местах из стилистических соображений им сделаны перестановки слов. Номера листов, на которых находятся обратившие на себя внимание Черткова места, большей частью выписаны им на оборотной странице обложки. На 7-м листе, во второй главе, в словах «немецъ Биронъ», «толстой бабы», «другая немка Анна», «немка мужеубiйца Екатерина» (см. вариант № 20, стр. 462, строки 41—44) Чертковым подчеркнуты слова: «немецъ», «толстой», «другая немка», «немка», а сбоку на полях поставлен вопросительный знак. На обложке против цыфры 7 им написано: «Нельзя ли то же, да добрее, с жалостью»? Против этих слов рукой Толстого написано: «Оставить». Однако слова «толстой» и «другая» Толстым все же вачеркнуты. На 10-м листе в абзаце второй главы, в котором идет речь о Генрихе VIII, в словах «женится на своей б.» буква «б» также подчеркнута и сбоку поставлен вопросительный знак. На обложке 10-й лист не отмечен. На 34-м листе, в пятой главе, после слов «Онъ покоряется», стр. 180, строка 2, Чертковым подчеркнуты слова «не можетъ не покориться». На обложке против цыфры 34 Толстой поставил сначала вопросительный знак, затем зачеркнул его и написал: «Сог[ласенъ]». В рукописи эти слова зачеркнуты Толстым. На 49-м листе, в сноске седьмой главы, слова «здравый смыслъ, нравственное чувство и, главное, историческая действительность» переставлены так: «здравый смыслъ, историческая действительность и, главное, нравственное чувство». На обложке против цыфры 49 Толстой написал: «Сог[ласенъ]». На 69-м листе, в десятой главе, две рядом стоящие фразы от слов «Если не такъ смело грабятъ» и кончая словами «а оть путей сообщенiя» обведены сбоку чертой, рядом с которой поставлен вопросительный знак. На обложке против цыфры 49 Толстой поставил вопросительный 8нак и написал слово «Ост[авить]», но затем зачеркнул его и написал «Можно и исключить». Эти слова он также зачеркнул и сверху них написал: «переставить». В тексте же он сам сделал перестановку, поставив фразы, отчеркнутые Чертковым, впереди предшествовавшей им фразы «Если перестали сжигать ведьмъ...» Наконец, на 82-м листе, в двенадцатой главе, подчеркнуты еще три слова и сбоку поставлен вопросительный знак. На обложке против цыфры 82 нет никакой ответной пометки Толстого. Строки, в которых находятся подчеркнутые слова «существо», «воли Бога», стр. 203, строки 22—23, исправлены Толстым, но так, что подчеркнутые слова остались нетронутыми. Неясно, когда эти строки были исправлены Толстым — до пометки Черткова или после нее.
41. Рукопись на 1 листе тонкой копировальной бумаги, написанная на пишущей машинке и исправленная рукой Толстого. Копия начала второй главы, где речь идет о русских царях, с рукописи, описанной под № 39. Начало: «Машина эта давно известна мiру». Конец: «она устраиваетъ со своими». Исправления сделаны в направлении к окончательной редакции этой части главы, хотя характеристики царей еще более сгущены; зачеркнутые после слов «то немец Бирон», стр. 169, строки 12—13, слова «любовникъ глупой, толстой бабы» затем вновь восстановлены.
42. Рукопись на 1 листе почтовой бумаги большого формата, написанная на пишущей машинке и исправленная рукой Толстого. Копия предыдущей. Окончательная редакция начала второй главы. Характеристики царей, по сравнению с предыдущей рукописью, смягчены. Так, слова «глупой, толстой бабы» зачеркнуты и заменены словами «совершенно чуждой Россiи и ничтожной женщины».
После слов «Потом захватывает машину», стр. 169, строка 20, зачеркнуты слова «распутная девка» и заменены словами «незамужняя развратная дочь Петра». После слов «велит войскам воевать за пруссаков», стр. 169, строка 22, зачеркнуты слова «Убиваетъ блудница изъ блудницъ» и заменены словами «Немца этого, своего мужа, убиваетъ самаго безсовестно распутнаго поведенiя».
В июле или августе 1905 г. «Единое на потребу» было напечатано в издании «Свободного слова» (№ 99). Корректур статьи Толстой не держал. 12 августа н. ст. Чертков писал ему о том, что редактор «Times» принимает «Единое на потребу», которое появится одновременно в разных странах 29 и 31 августа н. ст. (АТБ).
Издание «Свободного слова» печаталось по текстам рукописей, описанных под №№ 40 и 42 (по второй рукописи — начало второй главы). Выписка из сочинения Лабоэти «О добровольном рабстве» напечатана, видимо, по тексту рукописи, описанной иод № 19, с которой эта выписка буквально совпадает; цитата из книги Маккиавелли «Государь» напечатана о недошедшего до нас оригинала; шестая глава напечатана также с недошедшего до нас оригинала, в котором были, по указанию Толстого, сгруппированы выдержки из прежде опубликованных им сочинений, лишь слегка в нескольких местах перефразированные для увязки текстов.
В этом издании были допущены следующие отступления от текста рукописей. После слов «Немца этого, своего мужа, убивает», стр. 169, строки 22—23, вместо «самого бессовестно-распутного поведения немка Екатерина II» напечатано: «совершенно чужая немка Екатерина II»; после слов «и жениться на своей», стр. 170, строка 19, вместо стоящей в рукописи и ничем не замененной буквы «б.» напечатано «любовнице»; после слов «и творят еще», стр. 170, строка 29, вместо «ужаснейшие» — «большие»; после слов «как последние войны то французов», стр. 171, строки 5—6, пропущено «то англичан с Китаем»; между словами «то» и «России», стр. 171, строка 7, пропущено слово «теперь»; после слов «право одних людей», стр. 178, строки 32—33, вместо «владения» напечатано «на владение»; между словами «положение» и «отдельного», стр. 179, строка 16, пропущено слово «каждого»; после слов «он работает», стр. 179, строка 30, пропущены слова «изо всех сил»; между словами «т. е.» и «самое», стр. 180, строка 7, пропущен предлог «в»; после слов «И, что хуже всего», стр. 181, строка 12, вместо «что будут» напечатано «будучи»; после слов «переходя из одного возраста в другой», стр. 190, строки 24—25, выпущены слова «То, что совершается в жизни отдельного человека, совершается и в жизни целого общества», перенесенные в начало следующего абзаца, после слов «без всякого руководства», стр. 190. строка 33; после слов «из одного возраста в другой», стр. 190, строки 29—30, вместо «В сознании ребенка» напечатано «У ребенка»; после слов «в такие периоды», стр. 190, строка 33, пропущено слово «времени»; после слова «Одна», стр. 191, строка 6, вместо «большая» напечатано «значительная»; между словами «что» и «эти», стр. 193, строка 27, напечатано «все»; после слов «и озверением всех», стр. 193, строка 29, вместо «но, несмотря на него», напечатано «несмотря на то»; после слов «отдают свои жизни», стр. 193, строка 30, вместо «жизни» — «жизнь»; после слов «зачем они жили», стр. 194, строка 13, вместо «эту бессмысленную, мучительную жизнь» — «этой бессмысленной, мучительной жизнью»; после слов «революционеров, анархистов», стр. 195, строка 26, вместо «о будущем устройстве» — «и в будущем устройстве», между словами «то же» и «положение», стр. 147. строка 36, напечатано «и то же»; после слога «дисциплинарных», стр. 198, строка 7, вместо рот» напечатано «батальонов»; после слова «Если», стр. 198, строка 16, вместо «не так смело теперь грабят» — «перестали грабить»; после слов «в городах, на улицах», стр. 198, строка 17, вместо «то произошло это» — «то тоже»; между словами «теперь» и «связывает» пропущено «еще»; после слов «Нет произвола», стр. 200, строка 8, вместо «главы» напечатано «нет главы»; после слов «и из рассуждения», стр. 200, строка 34, вместо «и опыта» напечатано «и из опыта»; после слов «Вот эти то», стр. 201, строка 11, вместо «особенно последние люди» — «люди, особенно последние»; после слов «С другой стороны», стр. 201, строка 32, вместо «стараются» — «они стараются»; после слов «с одного места на другое», стр. 202, строка 35, вместо «Но никогда» — «но никто»; между словами «это то» и «есть» ; стр. 203, строка 12, добавлен союз «и»: между словами «любовь» и «проявляется», стр. 203, строка 26, пропущен союз «же».
«Единое на потребу» Толстой намеревался напечатать и в России в издательстве «Посредник». В октябре 1905 г. он писал И. И. Горбунову: «С печатанием «Единого на потребу» делайте как найдете лучшим, я на всё согласен и только боюсь, чтобы вам не было неприятности» (ГТМ). В ноябре того же года Горбунов извещал Толстого, что вместе с «Концом века» сдано в набор и «Единое на потребу» без первых четырех глав (АТБ). Но, по всей вероятности, типография «Посредника» «Единое на потребу» даже не набрала, так как Горбунов опасался закрытия типографии за печатание толстовских статей. В неопубликованной части своих «Яснополянских записок» Д. П. Маковицкий сообщает под 1 января 1906 г. «Лев Николаевич говорил мне, что И. И. Горбунов не издает его статей «Единое на потребу» и «Конец века» потому, что правительство применяет теперь новую меру: закрывает ту типографию, в которой печатаются такие книги, которые кажутся ему опасными. Так было сделапо в Петербурге».
В 1906 г. текст статьи по изданию «Свободного слова» был перепечатан в России в издательстве «Обновление» с пропуском в первой и во второй главе тех строк, в которых содержатся резкие суждения об Александре III и Николае II (издание конфисковано). С аналогичными пропусками был напечатан текст «Единого на потребу» и в девятнадцатой части двенадцатого издания сочинений Толстого М. 1911 (том конфискован).
В настоящем издании печатаем текст «Единого на потребу» по рукописи, описанной под № 40, зa исключением начала второй главы, которое печатаем целиком по рукописи, описанной под № 42. Выдержку из сочинения Лабоэти печатаем по тексту «Свободного слова», сверив его с текстом рукописи, описанной под № 19; выдержку из сочинения Маккиавелли печатаем по изданию «Свободного слова». По тому же изданию печатаем и текст шестой главы, представляющий, за исключением последнего абзаца, как сказано, сплошь выдержки из прежде опубликованных сочинений Толстого.
Стр. 169 , строка 15. «Другая Анна» — Анна Леопольдовна, племянница императрицы Анны Иоанновны, правительница России с 1740 по 1741 гг., фаворитом которой был саксонский посланник граф К. М. Линар,
Стр . 169 , строки 22—24. Речь идет об императоре Петре III.
Стр. 169 , строки 38—40. Речь идет о Николае II и его завоевательных планах в связи с русско-японской войной.
Стр. 170 , строки 16—17. Речь идет о разводе Генриха VIII со своей женой Екатериной Арагонской и женитьбе его на своей фаворитке Анне Боллейн. Эта женитьба вызвала сопротивление римской курии, в результате которого Генрих VIII провозгласил независимость англиканской церкви от папской власти.
Стр. 171 , строки 5—7. См. примечания к статье «Об общественном движении в России», стр. 635—636.
Стр. 171, строка 23 — стр. 173 , строка 46 . Выдержка из сочинения Лабоэти «О добровольном рабстве» («Sur la servitude volontaire». Bibliothèque nationale. Paris, 1901, стр. 36, 38, 40—45).
Стр. 174, строка 31 — стр. 177 , строка 31. Цитаты из сочинения итальянского политического деятеля Николо Маккиавелли «Государь» («Il Principe»). В Яснополянской библиотеке Толстого имеется экземпляр этой книги в переводе с итальянского под редакцией Н. Курочкина: «Государь и Рассуждения на первые три книги Тита Ливия». Спб. 1869. С некоторыми стилистическими отступлениями цитаты из Маккиавелли в «Единое на потребу» заимствованы именно из этого экземпляра, в котором на многих страницах имеются собственноручные пометки Толстого.
Стр. 198 , строки 2—3. Здесь Толстой имеет в виду свидетельство Библии, «Книга Бытия», XII, 48—57, XVIII, 13—26, где рассказывается о том, как Иосиф, продавая египтянам в голодные годы за деньги хлеб, собранный в плодородные годы, поработил египтян. Об этом Толстой подробно говорит в XX главе своего сочинения «Так что же нам делать?», приводя целиком все относящиеся к этой истории тексты из «Книги Бытия».
Стр. 203 , строки 19—20. Сведенборгианизм — мистическое религиозное учение, основателем которого был скандинавский ученый и поэт Эммануил Сведенборг (1688—1772). Секта сведенборгиан существует преимущественно в Англии и Америке. О таосизме см. примечание к «Письму к китайцу», стр. 697.
Стр. 449, строка 31. Орлеаны, точнее орлеанисты — сторонники Орлеан* ской династии. Со времени Великой французской революции они выступали почти на протяжении всего XIX века. Панамисты — участники скандального предприятия — проекта соединения при помощи канала Атлантического и Тихого океана. Предприятие это, осуществлявшееся в 80-х гг. прошлого столетия и сопровождавшееся колоссальными злоупотреблениями, тратой огромных денежных сумм и вымиранием рабочих, занятых на нем, не было осуществлено.
Стр. 452 , строки 6—7. Перефразировка слов Евангелия от Иоанна, III, 19.
Стр. 455, строки 36—37. Книга профессора Н. М. Коркунова,на которую ссылается здесь Толстой и из которой он, по его словам, черпает сведения о том, как различные ученые определяют сущность государства, — «Сравнительный очерк государственного права иностранных держав», I, Спб, 1890.
Сноски
29. «Патриотизм и правительство». Гл. VI, стр. 14 и 15. Изд. «Свободного слова».
30. «Рабство нашего времени». Гл. XIII, стр. 54. Изд. «Свободного слова».
31. «Царство Божие внутри вас». ГЛ. X, стр. 89. Изд. «Свободного слова».
32. «Рабство нашего времени». Гл. XIII, стр. 54—60. Изд. «Свободного слова».
33. [«Царство Божие внутри вас». Гл. X, стр. 87, 88. Изд. «Свободного слова».]
34. [Знаю я, что существует самое распространенное между учёными нашего времени мнение о том, что обусловливается жизнь народа не внутренними духовными причинами, а внешними, преимущественно экономическими. Опровергать такое мнение считаю излишним, так как здравый смысл, историческая действительность и, главное, нравственное чувство показывают совершенную несправедливость его. Мнение это возникло и утвердилось среди людей ограниченных и, главное, лишенных высшей, отличающей человека от животного способности чувствовать необходимость установления своего отношения к миру, т. е. религиозного сознания; и потому стараться убедить таких людей в том, что существует то, чего они не испытывают и не могут ощупать руками, совершенно бесполезно.]
35. [бедовым ребенком,]
36. [свобода, равенство, братство или смерть.]
139. На одной из обложек заглавие «Камень главы угла» написано на машинке, зачеркнуто и рукой Толстого написано новое: «Въ чемъ спасенiе». Но затем оно зачеркнуто, и волнистой чертой восстановлено первое, заимствованное из следующих слов «Евангелия» от Матфея, XXI, 42: «Иисус говорит им: неужели вы никогда не читали в писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Это от господа, и есть дивно в очах наших.
140. Перефразировка слов Евангелия от Матфея, VI, 23; «Итак, смотри, свет, который есть в тебе, не стал ли тьмою?»
141. Заимствовано из Евангелия от Луки, X, 41, 42; «Марфа, Марфа, печешися о мнозем, единое на потребу».
142. Последнее выражение было употреблено Толстым в отношении к любовнице английского короля Генриха VIII.
143. Зачеркнуто: можетъ быть, Владимiръ,
(прп. Антоний Великий) . При этом, как говорил Симеон Новый Богослов : «Если у нас нет искания Духа Святого, то напрасен всякий труд и суетно всякое делание» .
Понуждение к христианству со времен императора Феодосия (4в), привело, как модно сейчас говорить, «к двойным стандартам». «Качество» веры святых, имеющей основанием свободную, а потому бескорыстную любовь к Богу, затерялось в «количестве» рабской, а потому потребительской вере язычников, крещеных, но так и не ставших христианами. И не случайно Господь предостерегает христиан, открыв в видении св. Ерму, что не всякий крещеный, и даже большинство, так и не обретают своего места в живом организме Святой Церкви, собственно ради чего мы и крестимся.
Крещение - акт соития в любви, Бога и человека, и в этом соитии, осемененном Святым Духом, рождается богочеловеческая личность соединяющая в себе божественное и тварное начало Сына Божьего.
Учителя Церкви с горечью нас предупреждают: «если лицемеришь, то люди крестят тебя, а Дух не будет» (Кирилл Иерусалимский) , только «твердо верующим Дух Святой дается тотчас по крещении. Неверным же и зловерным и по Крещении не дается» (Марк подвижник) .
Бог говорит: «Отдай мне свое сердце». Но большинство людей отвечает: «Я не могу, я его уже отдал другим. У меня жена, дети, любовница, привычки, удовольствия от которых я не могу отказаться. Сердце мое уже отдано, Тебе я могу отдать, только часть своего времени: по воскресениям сходить в храм, утром и вечером прочитать молитвенное правило, раздать неимущим то что мне уже ненужно, не есть мясо во время постов, сделать какие-то добрые дела, если они не в ущерб моим делам, поездить по святым местам, пожертвовать на храм, но сердце останется там, где мне удобно и комфортно».
Потому читаем ли молитвы, стоим ли в храме, постимся ли, или творим дела милосердия, мысли наши далеки от Бога, они там, где наше сердце. «Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет» (Лук.12:34), а наше сокровище это мы сами. Себя любим, Бога боимся – из этой раздвоенности и рождаются «двойные стандарты». Евангельский максимализм для избранных, а для большинства юридическое выполнение моральных и обрядовых предписаний. Господи, мне жалко расстаться с душою, возьми тело и будь доволен.
Наш соотечественник, современник А.С. Пушкина, Преподобный Серафим Саровский, оставаясь хранителем незамутненной святоотеческой веры, в частной беседе, но обращаясь к каждому, кто считает себя православным, увещевает: «многие говорили вам: ходи в церковь, молись Богу, твори заповеди Божии, делай добро - вот тебе и цель жизни христианской. Но они это не так, как следовало, вам растолковали» .
Бытовое христианство распространилось по миру, самопровозгласив себя, а не Христа, «спасителем мира», а Христа с Его «ненавязчивой» Любовью требующей жертвенной взаимности оставили снаружи, чтобы не распугать тех, для кого «спасение» не в добровольной смерти вместе с Любящим за Любимого, а приобретение земных благ и «простого» обывательского счастья. Бытовое христианство узаконило магию, заявив: дай от «тука земного», исполни набор обрядовых манипуляций, и получишь награду от того же «тука земного».
«Ты мне, я Тебе» - девиз магического сознания, сосуществует параллельно с девизом любящих Бога - «Я готов отдать Тебе все что имею, даже саму жизнь, ничего не требуя взамен».
И действительно, слушаешь верующих в храме и вне, и удивляешься, говорят о иконах, чудесах, морали, что можно есть, чего нельзя, стоя или сидя молиться, получать ИНН или нет, о бесах и ангелах, старцах и духовниках, об экуменизме и национализме, правильно или не правильно служат в том или другом храме, о богодельнях, приютах, гуманитарной помощи, акафистах, канонах, какому святому от каких болезней молиться, поучают как надо жить и как не надо, какие свечки и где поставить, через какое плечо передать, натощак или нет вкушать просфору, кремировать или закапывать, какие молитвы-заговоры читать в том или другом случае… и крайне редко вспоминают о Том ради Кого и собирается Церковь на земле, и то в прошедшем времени, вспоминая историческое прошлое Христа, как будто Он не среди нас.
Мы, в лучшем случае, забываем, в худшем, не хотим знать, что единственная причина, для чего мы собираемся в Церковь, это Его пребывание через нас здесь и сейчас, как две тысячи лет назад, и именно сегодня, мы, мучительно преодолевая свою демагогию и свою наркотическую зависимость от суеты, собираемся в таинстве Евхаристии, чтобы Он ожил для нас реальностью, а не оставался нравственной мифологемой нашего ума, чтобы Он освободил нас от «самих себя» и наконец, мы услышали Его живой голос и призыв, и познали, что Он ждет от каждого из нас. Лично.
“Вспоминать о Боге нужно чаще, чем дышать” (Святитель Григорий Богослов) . Господи! Да будет воля Твоя и во мне грешном.
К счастью Христос жив и продолжает преображать мир своей Любовью.
Всегда были, есть и будут люди для которых Он остается онтологической реальностью, а не системой морально-нравственных принципов построения «счастливого» государства. И эти люди от первых апостолов до живущих сегодня, продолжают свидетельствовать о радостной вести, впервые засвидетельствованной самим Христом - «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом» (Ириней Лионский).
Серафим Саровский один из них, свидетельствующих о действии и исхождении Святого Духа в истории. И преподобный, передавая эстафету начатую Христом, призывает не заблуждаться и не забывать – цель жизни каждого христианина «стяжание Духа Божия» , а все добрые дела лишь средства к ее достижению.
Сколь важно нам, живущим в эпоху отягощенную научно-техническим менталитетом, а потому зависимым от всякого рода концептуально-логических представлений и требующих объективно – доказательной базы для укрепления веры, осознать - такой менталитет - болезнь, препятствующая созерцательной жизни и восприятию реальности ее небытийной стороны.
Бог – «пакибытие», и без преодоления в себе абсолютизации видимого бытия, встреча с Ним – Богом невозможна. Именно, отношение к миру как к единственной реальности, имеющей начало и конец в самой себе, превращает нашу веру, в зависимости от качества души и образования, или в магическое обрядоверие, или в концепцию христианского гуманизма, или в псевдо-духовные практики самоусовершенствования. И средства, которые призваны освобождать от зависимости «бытия» для выхода в «пакибытие»: богослужебное творчество, молитвенное творчество, богословское творчество, аскетическое творчество, нравственное творчество зацикливаются на самих себе, превращаясь из средства в самоцель. Превращаются из творческого процесса самопознания и богопознания в ремесло самоутверждения и самодостаточности.
Бог, на фоне ремесленной веры, остается «сиротою» никому не нужным, не замечаемым, мешающим отдаваться хитростям ремесла с самозабвенным вожделением. Религиозный ремесленник с высоты своего мастерства судит мир: сначала научитесь как я, а потом учите как жить, он и Богу скажет тоже самое. А как еще может поступить ремесленник, которому скажут, что все его ремесло «суета сует и томление духа», и не является «входным билетом» в «Царство небесное»? Наоборот, все его молитвы, посты, бдения, добрые дела – балласт, который не дает ему оторваться «от земли на небеса».
Только готовый отказаться от всего. Готовый к своим «сокровищам» относиться, как к «хламу», жаждущий «сокровищ» ему не принадлежащих, только тот готов налегке быть восхищенным в «пакибытие», где все приобретенное «здесь», просто по природе своей, «там» не может существовать. Абсолютизация сеюсторонних ценностей – большая общечеловеческая ограниченность…
Слава Богу! Жив Христос!
И как через апостола Павла на заре христианства, так и сегодня, через других неведомых миру апостолов, продолжает открывать единственный путь к Себе, снимая с нас от «неудобоносимые бремена» (Лук.11:46; Матф.23:4), сгибающих нас к земле и не дающим поднять голову к небу, и заглянуть в Его бесконечные глаза. Церковь бережно хранит и будет хранить их свидетельства, начиная с дохристианских пророков и заканчивая еще не родившимися свидетелями присутствия Божия в мире.
Священное Предание человеческого богообщения вечно будет свидетельствовать через Священное Писание, писания и предания Святых о самозабвенной Любви Божьей и Отеческом ожидании возвращения каждого человека домой, в богочеловечество Сына Божьего.
Жив Христос! И каждому суждено услышать от Него: «что ты гонишь Меня? Трудно тебе идти против рожна» (Деян.26:14), «возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Матф.11:29).
«Научитесь от Меня» - вот тот ориентир который выведет нас из темного и запутанного лабиринта временного мира в светлый и бескрайний мiр бессмертного Бога. Сам Божественный Учитель с грустью обращается к нам: «ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно» (Лк., 41-42), быть рядом с Ним и за Ним следовать. Следовать за ним, значит подражать Его пути, к этому и призывает нас ап. Павел: «Умоляю вас: подражайте мне, как я Христу» (1Кор.4:16).
Если мы хотим быть учениками Христа, перестанем обманываться и поклоняться блестящей оправе, научимся ценить бриллиант. Расставим приоритеты: «в главном единство, во второстепенном свобода, во всем любовь» (бл. Августин) . Научимся у Христа и тех кто уже соединился с Ним, быть им причастными. Незамутненная святоотеческая вера святой, соборной и апостольской Церкви указывает путь, чтобы мы не заблудились в лабиринте этого мира…
«Цель жизни - восхождение человека к богоподобию» (прп. Антоний Великий) , так как «сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию» (Быт.1:27). Смысл человеческой жизни один - стать совершенным «как совершен Отец… Небесный» (Матф.5:48), т.е. Бог. Но «человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Матф.19:26), поэтому Бог стал Человеком чтобы «много пострадать и быть уничижену» (Мар.9:12), «быть отвержену…, и быть убиту, и в третий день воскреснуть» (Лук.9:22).
И далее Христос открывает тайну своего вочеловечивания и смерти: «когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Иоан.12:32), «говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам» (Иоан.16:7), «когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину: ибо не от Себя говорить будет» (Иоан.16:13), от Бога. «Да пребудет с вами вовек, Дух истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его; а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет. Не оставлю вас сиротами; приду к вам. Еще немного, и мир уже не увидит Меня; а вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить» (Иоан.14:15-19).
Итак, если «Цель жизни - восхождение человека к богоподобию» , то цель христианской жизни «стяжание Духа Святаго» (прп. Серафим Саровский) , без Него невозможно осуществить богоподобие, которое заключается в мистическом единстве человека и Христа. И зачинается оно в крещении, так как все мы «во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (Гал.3:27) сошедшим в нас Духом Святым.
Вознесшийся Христос вернулся на землю во всей полноте Своей богочеловечности, т.е. в материальном теле, только Тело его видоизменилось, и «Тело Его,… есть Церковь» (Кол.1:24). Мы как «клетки» этого Тела собираемся Духом Святым в единое тело в таинстве Евхаристии. «Я и Отец – одно» (Иоан.10:30). «Как послал Меня живой Отец, и Я живу Отцем, [так] и ядущий Меня жить будет Мною» (Иоан.6:57).
В нас христианах Христос продолжает жить и действовать в этом мире, но только тогда, когда мы свободно отдаем себя, душу и тело, Его власти: «не Моя воля, но Твоя да будет» (Лук.22:42). Только тогда, когда это происходит, мы и являем собою «единую, святую, соборную и апостольскую Церковь» - Тело Христово.
Осуществить этого возможно, только полюбив Христа «всем сердцем и всем умом, и всею душею, и всею крепостью» (Мар.12:33) в самом себе и в каждом человеке, полюбив «ближнего как самого себя» (Мар.12:33). Он говорит: «если любите Меня, соблюдите Мои заповеди» (Иоан.14:15). Причем Его заповеди конкретны: «заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, [так] и вы да любите друг друга» (Иоан.13:34). «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Матф.16:24-25).
Здесь начинается творческий путь аскезы – подражание Христу. Только отвергнув свои желания, Его желания становятся нашими.
Он любит и доброго и злого, никого не судит, каждому сочувствует, каждому слуга, расточает а не собирает, умирает за самого никчемного человека, чтобы тот жил вечно, со священным трепетом относится к свободе каждого человека, даже если та проявляется в грехе, и далее, далее, далее… Только любящий живет жизнью любимого. Подражая Христу, сталкиваешься с очевидностью: нет в нас любви, мы беспомощны и бессильны, и приходят слезы смирения рождающие ненависть к своей самости – покаяние, а с покаянием нисходит Его любовь, изменяющая ум и душу… Только тогда мы умираем для себя, и воскресает в нас Он. И приходит страх Божий, блаженный страх потерять Его присутствие в себе, страх сделать что-то, что снова нас сделает неспособными чувствовать Его… Мне ничего не надо от Тебя, только не оставляй. Точнее надо: просвети ум мой и сердце Духом Твоим Святым, твори через меня будущее Твоего царства, люби через меня, и позволь мне быть сопричастным Твоей любви, мне ничего не надо кроме Тебя.
Господь и Бог наш, Иисус Христос,
Ты наше «всё».
Без Тебя абсурд и «томление духа».
Без Тебя я уподобляюсь «скоту»
И бессилен перед инстинктами плоти.
Только в Тебе обретаю себя.
Ты единственный Человек –
в Тебе моя человечность.
Ты единственный Бог – в Тебе моё спасение.
Ты един с Творцом –
в Тебе радость созидания и красоты.
Ты един с Духом Святым –
в Тебе радость жизни.
Любовью Ты един в трёх лицах –
только в Тебе обретается любовь.
Приобщи меня Телу Твоему
и сораствори в Нем Своею Кровью.
Хочу этого, но сам бессилен.
Только Ты осеменишь дух мой.
Только Тобою Дух преобразит плоть.
Только в Тебе моё воскресение
И жизнь вечная.
"Итак, смотри, свет, который есть в тебе, не есть ли тьма".
Мф.У1,23.
"Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы я исцелил их".
Ioan . XII , 40.
"Однако же знайте, что приблизилось к вам царствие Божие".
Лука X , 2.
Уже второй год продолжается на Дальнем Востоке война. На войне этой погибло уже несколько сот тысяч человек. Со стороны России вызвано и вызываются на действительную службу сотни тысяч человек, числящихся в запасе и живших в своих семьях и домах. Люди эти все с отчаянием и страхом или с напущенным, поддерживаемым водкой, молодечеством бросают семьи, садятся в вагоны и беспрекословно катятся туда, где, как они знают, в тяжелых мучениях погибли десятки тысяч таких же, как они, свезенных туда в таких же вагонах людей. И навстречу им катятся тысячи изуродованных калек, поехавших туда молодыми, целыми, здоровыми.
Все эти люди с ужасом думают о том, чтб их ожидает, и все-таки беспрекословно едут, стараясь уверить себя, что это так надо.
Что это такое? Зачем люди идут туда?
Что никто из этих людей не хочет делать того, что они делают, в этом не может быть никакого сомнения. Все эти люди не только не нуждаются в этой драке и не хотят участвовать в ней, но не могут даже себе объяснить, зачем они делают это. И не только они, те сотни, тысячи, миллионы людей, которые непосредственно и посредственно участвуют в этом деле, не могут объяснить себе, зачем все это делается, но никто в мире не может объяснить этого, потому что разумного объяснения этого дела нет и не может быть никакого.
Положение всех людей, участвующих в этом деле и смотрящих на него, подобно тому, в котором были бы люди, из которых одни сидели бы в длинном караване вагонов, катящихся по рельсам под уклон с неудержимой быстротой прямо к разрушенному мосту над пропастью, а другие беспомощно смотрели бы на это.
Люди, миллионы людей, не имея к этому никакого ни желания, ни повода, истребляют друг друга и, сознавая безумие такого дела, не могут остановиться.
Говорят, что из Манчжурии возят каждую неделю сотни сумасшедших. Но ведь туда ехали и едут не переставая сотни тысяч совершенно безумных людей, потому что человек в здравом уме не может ни под каким давлением идти на отвратительное ему самому и безумное и страшно опасное и губительное дело - убийство людей.
Что же это такое? Отчего это делается? Что или кто причиной этого?
Сказать, что причиной этого те солдаты, русские и японские, которые стараются как можно больше убить, искалечить неизвестных и ничего не сделавших им людей, никак нельзя, потому что солдаты эти не только не чувствовали и не чувствуют никакой враждебности друг против друга, но год назад не имели ни малейшего понятия о существовании друг друга, а когда сходятся теперь, то дружелюбно общаются друг с другом.
Сказать, что виной этого офицеры, генералы, ведущие солдат, или разные чиновники, военные и штатские, приготовители орудий, снарядов, амуниций, крепостей, - тоже нельзя. Все они, эти офицеры, генералы, чиновники поставлены своей нуждой, своими слабостями, всем своим прошедшим в такое положение, в каком находится запряженная лошадь, которую сзади стегают и которой правят вожжами, или в положении голодной собаки, которую заманивают в конуру и ошейник кусочком сала, водя ей перед носом.
Все эти офицеры, генералы, чиновники, дипломаты, все так с детства запутаны, заверчены, что они не могут не делать того маленького, нехорошего дела, из которого слагается то большое, ужасное дело, которое совершается теперь.
И потому нельзя и их назвать причиной: они не виноваты.
Кто же причина и кто же виноват? Микадо? Николай II? Так сначала представляется потому, что этих, кажется, уж нельзя ни принудить, ни приманить чем бы то ни было. Представляется, что стоило только Николаю II не приказывать, не позволять делать всего того, что делалось в Манчжурии и в Корее, стоило ему согласиться на требования Японии, и войны бы не было; стоит ему теперь предложить условия мира, и война кончится. Все как будто от него. Но это только так кажется. Про микадо я не знаю, но по тому, что знаю вообще о главах правительств, уверен, что он в тех же условиях, как и другие; про Николая же II я знаю, что это самый обыкновенный, стоящий ниже среднего уровня, грубо суеверный и непросвещенный человек, который поэтому никак не мог быть причиной тех огромных по своему объему и последствиям событий, которые совершаются теперь на Дальнем Востоке.
Разве может быть то, чтобы деятельность миллионов людей была направлена противно их воле и интересам только потому, что этого хочет один человек, во всех отношениях стоящий ниже умственного и нравственного среднего уровня всех тех людей, которые гибнут как будто по его воле?
Почему же кажется, что причина войны Николай и микадо?
А это кажется потому же, почему кажется, что минированный город взорван тем, кто пустил искру, воспламенившую мину, которая подведена под него.
Не Николай и не микадо сделали и делают войну, а делает это то устройство людей, при котором микадо и Николай могут причинить несчастия миллионов людей. Виноваты не они, а та машина, при которой это возможно; следовательно, виноваты те, кто устраивает машину.
Что же это за машина и кто ее устраивает?
II
Машина эта давно известна миру и давно известны дела ее. Это та самая машина, посредством которой в России властвовали, избивая и мучая людей, то душевно больной Иоанн IV, то зверски жестокий, пьяный Петр, ругающийся с своей пьяной компанией над всем, что свято людям, то ходившая по рукам безграмотная, распутная солдатка Екатерина первая, то немец Бирон, только потому, что он был любовник Анны Иоанновны, племянницы Петра, совершенно чуждой России и ничтожной женщины, то другая Анна, любовница другого немца, только потому, что некоторым людям выгодно было признать императором ее сына, младенца Иоанна, того самого, которого потом держали в тюрьме и убили по распоряжению Екатерины П. Потом захватывает машину незамужняя развратная дочь Петра Елизавета и посылает армию воевать против пруссаков; умерла она - и выписанный ею немец, племянник, посаженный на ее место, велит войскам воевать за пруссаков. Немца этого, своего мужа, убивает самого бессовестно-распутного поведения немка Екатерина II и начинает со своими любовниками управлять Россией, раздаривает им десятки тысяч русских крестьян и устраивает для них то греческий, то индийский проекты, ради которых гибнут жизни миллионов.
Умирает она - и полуумный Павел распоряжается, как может распоряжаться сумасшедший, судьбами России и русских людей. Его убивают с согласия его родного сына. И этот отцеубийца царствует 25 лет, то дружа с Наполеоном, то воюя против него, то придумывая конституции для России, то отдавая презираемый им русский народ во власть ужасного Аракчеева. Потом царствует и распоряжается судьбами России грубый, необразованный, жестокий солдат Николай; потом неумный, недобрый, то либеральный, то деспотичный Александр II; потом совсем глупый, грубый и невежественный Александр III. Попал нынче по наследству малоумный гусарский офицер, и он устраивает со своими клевретами свой манчжуро-корейский проект, стоящий сотни тысяч жизней и миллиарды рублей.
Ведь это ужасно. Ужасно, главное, потому, что если и кончится эта безумная война, то завтра может новая фантазия с помощью окружающих его негодяев взбрести в слабую голову властвующего человека, и человек тот может завтра устроить новый африканский, американский, индийский проект, и начнут опять вытягивать последние силы из русских людей и погонят их убивать на другой край света.
И происходило и происходит это не в одной России, а везде, где существовало и существует правительство, т.е. такая организация, при которой малое меньшинство может заставлять большое большинство исполнять свою волю. Вся история европейских государств - история бешеных, всходящих один за другим на престол, глупых, развратных людей, убивающих, разоряющих и, главное, развращающих свой народ.
Вступает в Англии на престол бессовестный, жестокий негодяй, развратник Генрих VIII и ради того, чтобы прогнать жену и жениться на своей б...., выдумывает свое мнимо христианское исповедание, заставляет весь народ принять эту его выдуманную веру, и миллионы людей истреблены в борьбе за и против этого выдуманного исповедания.
Завладевает машиной величайший лицемер и злодей Кромвель и казнит другого, такого же, как он, лицемера Карла I и безжалостно губит миллионы жизней и уничтожает ту самую свободу, за которую он будто бы боролся.
Владеют во Франции машиной разные Людовики и Карлы, и все их царствования такой же ряд злодейств: убийства, казни, избиения, разорения народа, бессмысленные войны. Казнят, наконец, одного из них, и тотчас же Мараты и Робеспьеры захватывают машину и творят еще ужаснейшие преступления, губя не только людей, но великие истины, провозглашенные людьми того времени. Захватывает власть Наполеон и губит миллионы людей во всей Европе. То же происходит в Австрии, Италии, Пруссии. Такие же глупые, безнравственные властители и такие же жестокие, губительные для народа дела их. И все это не только дела прошедшего, не то, что происходило когда-то и больше уже не повторится, - все это происходит теперь, сейчас, везде, в самых мнимо свободных конституционных государствах и республиках, точно так же как и в деспотических, и в Англии, и в Турции, и в Германии, и в Абиссинии, и во Франции, и в России, и в Соединенных Штатах Америки, и в Морокко, и везде, где только действует машина, называемая правительством.
Везде, несмотря ни на какие конституции, без всякой внутренней надобности, только по разным сложным отношениям лиц, партий начинаются войны, как последние войны то французов, то англичан с Китаем, то англичан с бурами, то с Тибетом, то с Египтом, то Италии с Абиссинией, то России, Франции, Англии, Америки, Японии с Китаем, то теперь России с Японией.
Везде, где существует такое учреждение, посредством которого меньшинство может заставлять большинство делать все то, что это меньшинство назовет законом или правительственными распоряжениями, везде каждый человек большинства всегда в опасности того, что на него и его семью могут обрушиться самые ужасные бедствия - и не стихийные бедствия, независимые от воли людской, а бедствия, происходящие от людей, тех нескольких людей, которым он добровольно отдался в рабство.
III
Вот что писал об этом предмете еще в XVI веке французский писатель Лабоэти:
"Разумно - любить добродетели, уважать подвиги, признавать добро, откуда бы мы его ни получали, и даже лишаться своего удобства для славы и выгоды того, кого любим и кто того заслуживает: таким образом, если жители страны нашли такое лицо, которое показало им большую мудрость, чтобы охранять их, большую храбрость, чтобы их защищать, и великую заботу, чтобы управлять ими, и если вследствие этого они привыкли повиноваться ему так, чтобы предоставить ему некоторые выгоды, то я не думаю, чтобы это было неразумно...
Но боже мой! как назовем мы то, когда видим, что большое число людей не только повинуются, но служат, не только подчиняются, но раболепствуют перед одним человеком, и раболепствуют так, что не имеют ничего своего: ни имущества, ни детей, ни даже самой жизни, которые бы они считали своими, и терпят грабежи, жестокости не от войска, не от варваров, но от одного человека, и не от Геркулеса или Самсона, но от человека большей частью самого трусливого и женственного из всего народа.
Как назовем мы это?
Скажем ли мы, что такие люди трусы?
Если бы два, три, четыре не защищались от одного, это было бы странно, но все-таки возможно, и можно было бы сказать, что это от недостатка мужества: но если сто тысяч людей, сто, тысяча деревень и городов, миллион людей не нападают на того одного, от которого все страдают, будучи его рабами, как мы назовем это? Трусость ли это?
Во всех пороках есть известный предел: двое могут бояться одного и даже десять, но тысяча, но миллионы, но тысяча деревень, если они не защищаются против одного, то это не трусость, она не может дойти до этого; так же как и храбрость не может дойти до того, чтобы один взял крепость, напал на армию и завоевал государство. Итак, какой же это уродливый порок, не заслуживающий даже названия трусости, порок, которому нельзя найти достаточно скверного названия, который противен природе и который язык отказывается назвать...
Мы удивляемся храбрости, которую внушает свобода тем, кто ее защищает. Но то, что совершается во всех странах, со всеми людьми, всякий день, именно то, что один человек властвует над ста тысячами деревень, городов и лишает их свободы; кто бы поверил этому, если бы только слышал, а не видел это? И если бы это можно было видеть только в чужих и отдаленных землях, кто бы не подумал, что это скорее выдумано, чем справедливо? Ведь того одного человека, который угнетает всех, не нужно побеждать, не нужно от него защищаться, он всегда побежден, только бы народ не соглашался на рабство. Не нужно ничего отнимать у него, нужно только ничего не давать ему. Стране не нужно ничего делать, только бы она ничего не делала против себя, и народ будет свободен. Так что сами народы отдают себя во власть государям; стоит им перестать рабствовать, и они станут свободны. Народы сами отдают себя в рабство, перерезают себе горло. Народ, который может быть свободным, отдает сам свою свободу, сам надевает себе на шею ярмо, сам не только соглашается со своим угнетением, но ищет его. Если бы ему стоило чего-нибудь возвращение своей свободы, и он не искал бы ее, этого самого дорогого для человека и естественного права, отличающего человека от животного, то я понимаю, что он мог бы предпочесть безопасность и удобство жизни борьбе за свободу. Но если для того, чтобы получить свободу, ему нужно только пожелать ее, то неужели может быть народ в мире, который бы считал ее купленной слишком дорогой ценой, раз она может быть приобретена одним желанием? Человек, при помощи одного желания, может возвратить благо, за которое стоит отдать жизнь, - благо, утрата которого делает жизнь мучительной и смерть спасительной, может, но не желает этого. Как огонь от одной искры делается большим и все усиливается, чем больше он находит дров, и тухнет сам собой, сам себя уничтожает, теряет свою форму и перестает быть огнем, если только дров не подкладывают; так же и властители; чем больше они грабят, чем больше требуют, чем больше разоряют и уничтожают, чем больше им дают и им служат, тем они становятся сильнее и жаднее к уничтожению всего; тогда как если им ничего не дают, не слушаются их, то они без борьбы, без битвы становятся голы и ничтожны, становятся ничем, так как дерево, не имея соков и пищи, становится сухою, мертвою веткою.
Чтобы приобресть желаемое благо, смелые люди не боятся опасности. Если трусливые и не умеют переносить страдания и приобретать благо, то желание иметь его остается при них, хотя они и не стремятся к нему, вследствие своей трусости. Это желание свойственно и мудрым и неразумным, и храбрым и трусам. Все они желают приобрести то, что может сделать их счастливыми и довольными; но я не знаю, почему люди не желают только одного: свободы; свобода - это великое благо; утрата ее влечет за собою все другие бедствия; без нее даже и те блага, которые остаются, теряют свой вкус и свою прелесть. И это-то великое благо, для получения которого достаточно одного: пожелать его, люди не желают приобрести, как бы только потому, что оно слишком легко достижимо.
Бедные, несчастные люди, бессмысленные народы, упорные в своем зле, слепые к своему добру, вы позволяете отбирать от вас лучшую часть вашего дохода, грабить ваши поля, ваши дома, вы живете так, как будто все это принадлежит не вам. И все эти бедствия и разорения происходят не от врагов, но от врага, которого вы сами себе создаете, за которого вы мужественно идете на войну, за величие которого вы не отказываетесь идти на смерть. Тот, кто так властвует над вами, имеет только два глаза, две руки, одно тело и ничего не имеет, чего бы не имел ничтожнейший человек из бесчисленного количества ваших братьев; преимущество, которое он имеет перед вами, - только то право, которое вы даете ему: истреблять вас. Откуда бы взял он столько глаз, чтобы следить за вами, если бы вы не давали их ему? Где бы он достал столько рук, чтобы бить вас, если бы он не брал их у вас? Или откуда взялись бы у него ноги, которыми он попирает ваши села? Откуда они у него, если они не ваши? Откуда бы была у него власть над вами, если бы вы не давали ее ему? Как бы мог он нападать на вас, если бы вы не были заодно с ним? Что бы он мог сделать вам, если бы вы не были укрывателями того вора, который вас грабит, участниками того убийцы, который убивает вас, если бы вы не были изменниками самим себе? Вы сеете для того, чтобы он уничтожал ваши посевы, вы наполняете и убираете ваши дома для его грабежей; вы воспитываете ваших детей с тем, чтобы он вел их на свои войны, на бойню, чтобы он делал их исполнителями своих похотей, своих мщений; вы надрываетесь в труде для того, чтобы он мог наслаждаться удовольствиями и гваздаться в грязных и гадких удовольствиях; вы ослабляете себя для того, чтобы сделать его сильнее и чтобы он мог держать вас в узде. И от этих ужасов, которых не перенесли бы и животные, вы можете освободиться, если постараетесь даже не освободиться, но только пожелать этого.
Решитесь не служить ему более и вы свободны, я не хочу, чтобы вы бились с ним, нападали на него, но чтобы вы только перестали поддерживать его, и вы увидите, что он, как огромная статуя, из под которой вынули основание, упадет от своей тяжести и разобьется вдребезги".
Сочинение это было написано четыре века тому назад и, несмотря на всю ту ясность, с которой было в нем показано, как безумно люди губят свою свободу и жизнь, отдаваясь добровольно рабству, люди не последовали совету Лабоэти, - только не поддерживать правительственное насилие, чтобы оно разрушилось, - не только не последовали его совету, но скрыли от всех значение этого сочинения, и во французской литературе до последнего времени царствовало мнение, что Лабоэти не думал того, что писал, а что это было только упражнение в красноречии.
Как ни очевидна должно бы быть людям, что главные их бедствия происходят от того устройства, которое держит их в рабстве, люди продолжают поддерживать это устройство и отдаваться тем людям, которые стоят во главе его.
И каким людям? Людям таким отвратительным, как Екатерина, Людовик XI, как Яков английский, испанский Филипп, как Наполеоны I и III.
IV
Ведь еще можно было бы как-нибудь оправдывать подчинение целого народа нескольким людям, если бы эти властвующие люди, уже не говорю, были самые хорошие люди, а хоть только не худшие люди; если бы хоть изредка властвовали не лучшие, но порядочные люди; но ведь этого нет, никогда не было и не может быть. Властвуют всегда наиболее дурные, ничтожные, жестокие, безнравственные и, главное, лживые люди. И то, что это так, не есть случайность, а общее правило, необходимое условие власти. Вот что говорит Макиавелли, человек, который знает, в чем состоит правительственная власть, как надо приобретать и поддерживать ее:
"Война, военное искусство и дисциплина должны составлять главнейший предмет забот каждого государя. Все его мысли должны быть направлены к изучению и усовершенствованию военного искусства и ремесла; он не должен увлекаться ничем другим, так как в этом искусстве вся тайна силы власти государя, и, благодаря ему, не только наследственные государи, но даже и обыкновенные граждане могут достигать верховного управления. Презирать военное искусство значит идти к погибели, владеть им в совершенстве, значит обладать возможностью приобретения верховной власти...
Ни один государь, следовательно, не должен ни на минуту забывать о военном деле и в особенности должен постоянно упражняться в нем, в мирное время...
Страсть к завоеваниям - дело, без сомнения, весьма обыкновенное и естественнее: завоеватели, умеющие достигать своих целей, достойны скорее похвалы, нежели порицания, но создавать планы, не будучи в состоянии их осуществлять, - и неблагоразумно и нелепо.
Завоеватель может тремя способами удержать за собою покоренные страны, управляющиеся до этого собственными законами и пользовавшиеся свободными учреждениями. Первый способ: разорить и обессилить их; второй: лично в них поселиться, и третий: оставить неприкосновенными существующие в них учреждения, обложив только жителей данью и учредив у них управления с ограниченным личным составом для удержания жителей в верности и повиновении...
Государь не должен бояться осуждения за те пороки, без которых невозможно сохранение за собою верховной власти, так как, изучив подробно разные обстоятельства, легко понять, что существуют добродетели, которые ведут к погибели лицо, обладающее ими, и есть пороки, усваивая которые, государи только могут достигнуть безопасности и благополучия...
Государи, когда дело идет о верности и единстве их подданных, не должны бояться прослыть жестокими. Прибегая в отдельных случаях к жестокостям, государи поступают милосерднее, нежели тогда, когда от избытка снисходительности допускают развиваться беспорядкам, ведущим к грабежу и насилию, потому что беспорядки составляют бедствие целого общества, а казни поражают только отдельных лиц...
Я нахожу, что желательно было бы, чтобы государи достигали одновременно и того и другого, но так как осуществить это трудно, и государям обыкновенно приходится выбирать, чтб в видах личной их выгоды, замечу, что полезнее держать подданных в страхе. Люди, говоря вообще, неблагодарны, непостоянны, лживы, боязливы и алчны; если государи осыпают их благодеяниями, они прикидываются приверженными к ним до самоотвержения и, как я уже выше говорил, если опасность далека, предлагают им свою кровь, средства и жизнь свою и детей своих; но, едва наступает опасность, - бывают не прочь от измены. Государь, слишком доверяющий подобным обещаниям и не принимающий никаких мер для своей личной безопасности, обыкновенно погибает, потому что привязанность подданных, купленных подачками, а не величием и благородством души, хотя и легко приобретается, но не прочна, и, в минуты необходимости, нельзя на нее полагаться. Кроме того, люди скорее бывают готовы оскорблять тех, кого любят, чем тех, кого боятся; любовь обыкновенно держится на весьма тонкой основе благодарности, и люди, вообще злые, пользуются первым предлогом, чтобы в видах личного интереса, изменить ей; боязнь же основывается на страхе наказания, никогда не оставляющем человека...
В военное время, вообще располагая значительными армиями, государи могут быть жестокими без боязни, так как без жестокости трудно поддержать порядок и повиновение в войсках...
Возвращаясь к вопросу, чтб выгоднее для государей, то ли, когда подданные их любят, или когда они их боятся, я заключаю, что так как в первом случае они бывают в зависимости от подданных, возбуждая же боязнь, бывают самостоятельны, то для мудрого правителя гораздо выгоднее утвердиться на том, что зависит от него, нежели на том, что зависит от других. При этом, однако же, как я уже сказал, государи должны стараться не возбуждать к себе ненависти...
Существуют два способа действия для достижения целей: путь закона и путь насилия. Первый способ - способ человеческий; второй - способ диких животных; но так как первый способ не всегда удается, то люди прибегают иногда ко второму. Государи должны уметь пользоваться обоими способами.
Государь, действуя грубой силой, подобно животным должен соединять в себе качества льва и лисицы. Обладая качествами только льва, он не будет уметь остерегаться и избегать западни, которую будут ему ставить; будучи же только лисицею, он не будет уметь защищаться против врагов, так что, для избежания сетей и возможности победы над врагами, государи должны быть и львами и лисицами.
Те, которые захотят щеголять одной только львиной ролью, выкажут этим лишь крайнюю свою неумелость.
Предусмотрительный государь не должен, следовательно, исполнять своих обещаний и обязательств , раз такое исполнение будет для него вредно, и если все мотивы, вынудившие его обещание, устранены. Конечно, если бы все люди были честны, - подобный совет можно было бы счесть за безнравственный, но так как люди обыкновенно не отличаются честностью, и подданные относительно государей не особенно заботятся о выполнении своих обещаний, то и государям относительно их не для чего быть щекотливыми. Для государей же не трудно всякое свое клятвопреступление прикрывать благовидными предлогами. В доказательство этого можно привести бесчисленные примеры из современной истории, можно указать на множество мирных трактатов и соглашений всякого рода, нарушенных государями или оставшихся мертвой буквою за неисполнением их. При этом станет очевидно, что в больших барышах оставались те государи, которые лучше умели подражать в своих действиях лисицам. Необходимо, однако же, последний способ действий хорошо скрывать под личиной честности, государи должны обладать великим искусством притворства и одурачивания, потому что люди бывают обыкновенно до того слепы и отуманены своими насущными потребностями, что человек, умеющий хорошо лгать, всегда найдет достаточно легковерных людей, охотно поддающихся обману...
Государям, следовательно, нет никакой надобности обладать в действительности... хорошими качествами... но каждому из них необходимо показывать вид, что он всеми ими обладает. Скажу больше - действительное обладание этими качествами вредно для личного блага государя, притворство же и личина ооладания ими - чрезвычайно полезны. Так, для государей очень важно уметь выказываться милосердными, верными своему слову, человеколюбивыми, религиозными и откровенными: быть же таковыми на самом деле не вредно только в таком случае, если государь с подобными качествами сумеет в случае надобности, заглушить их и выказать совершенно противоположные.
Едва ли кто-нибудь станет сомневаться в том, что государям, особенно только что получившим власть или управляющим вновь возникающими монархиями, бывает невозможно согласовать свой образ действий с требованиями нравственности: весьма часто для поддержания порядка в государстве они должны поступать против законов совести, милосердия, человеколюбия и даже против религии. Государи должны обладать гибкой способностью изменять свои убеждения сообразно обстоятельствам и, как я сказал выше, если возможно, не избегать честного пути, но в случае необходимости прибегать и к бесчестным средствам.
Государи должны усиленно заботиться о том, чтобы каждая фраза, исходящая из их уст, представлялась продиктованной совместно всеми пятью перечисленными мною качествами, чтобы слушающему государя особа его представлялась самою истиною, самим милосердием, самим человеколюбием, самою искренностью и самим благочестием. Особенно важно для государей притворяться благочестивыми; в этом случае люди, судящие по большей части только по одной внешности, так как способность глубокого суждения дана не многим, - легко обманываются. Личина для государей необходима, так как большинство судит о них по тому, чем они кажутся, и только весьма немногое бывают в состоянии отличать кажущееся от действительного; и если даже эти немногие поймут настоящие качества государей, они не дерзнут высказать свое мнение, противное мнению большинства, да и побоятся посягнуть этим на достоинство верховной власти, представляемой государем. Кроме того, так как действия государей неподсудны трибуналам, то подлежат осуждению одни только результаты действий, а не самые действия. Если государь сумеет только сохранить свою жизнь и власть, то все средства, какие бы он ни употреблял для этого, будут считаться честными и похвальными".
Все эти истины известны были не только государям, к которым обращается Маккиавелли, но и всем людям, которые властвовали и теперь властвуют над людьми в какой бы то ни было форме: в форме ли деспотического монарха, президента, первого министра и собрания законодателей и управителей, все, особенно те, которые имели и имеют наибольший успех и, не читая Маккиавелли, всегда в точности исполняли и исполняют его правила.
В сущности, стоит только вдуматься в то, в чем состоит власть, чтобы понять, что не может быть иначе.
Власть над другим человеком есть не что иное, как признанное право не только предавать других людей мучениям и убийствам, но и заставлять людей мучить самих себя, А достигнув того, чтобы люди по воле начальствующего мучили и убивали друг друга, нельзя иначе, как обманами, ложью, коварством и, главное, жестокостью. Так всегда поступали и не могут не поступать все властители.
Прочтите или вспомните историю европейских христианских народов со времен реформации. Это непрерывный перечень самых ужасных, бессмысленно-жестоких преступлений, совершаемых правительственными людьми против своих и чужих народов и друг против друга: непереста-ющие войны, грабежи, уничтожения или подавления народностей, истребление целых народов, разорение мирных жителей ради корыстолюбия, тщеславия, зависти или под предлогом установления религиозной истины, неперестающие костры, на которых сжигаются среди тысяч рядовых людей и лучшие люди своего времени, измены, лжи, коварства, захваты чужих имуществ, пытки, тюрьмы, казни и разврат, ужасающий, неестественный разврат, который можно увидать только среди этих несчастных властителей. И это не одни Карлы IX, Генрихи VIII, Иоанны Грозные, но восхваляемые Людовики французские, Елизаветы английские, Екатерины, и Петры, и Фридрихи, все они делают только это. Современные правительства, то есть люди, составляющие правительство теперь <все равно, в неограниченной монархии, в республике) делают то же самое, не могут не делать, потому что в этом их дело.
Дело ведь их в том, чтобы посредством насилия, в виде податей прямых и косвенных, отбирать большую часть имущества у трудящегося народа и употреблять эти средства по своему усмотрению, то есть всегда для достижения партийных или своих личных, корыстных, честолюбивых, тщеславных целей. Во-вторых, в том, чтобы насилием поддерживать право одних людей владения землею, отнятой у всего народа. В-третьих, составлять наймом или призывом войско, то есть профессиональных убийц по своему усмотрению на убийства и грабежи тех или других людей. Или, наконец, составлять законы, которые оправдывали бы и освящали все эти злодейства. И это самое делают теперешние Рузвельты, Николаи II, Чемберлены и Вильгельмы с своими помощниками и парламентами. В этом их дело. И потому дело это могут делать только самые безнравственные люди. Стоит только вдуматься в сущность того, в чем состоит употребление правительственной власти, для того, чтобы понять, что управляющие народами люди должны быть жестокими, безнравственными и непременно стоять ниже среднего нравственного уровня своего времени и общества. Не только нравственная, но не вполне безнравственная личность не может быть на престоле или министром или законодателем, решителем и определителем судьбы целых народов. Нравственный, добродетельный государственный человек есть такое же внутреннее противоречие, как нравственная проститутка, или воздержанный пьяница, или кроткий разбойник.
Деятельность всякого правительства есть ряд преступлений.
Так это представляется, когда рассматриваешь самую эту деятельность; но это еще очевиднее, когда рассматриваешь положение каждого отдельного человека, подлежащего власти правительства.
Огромное большинство людей, рождающихся на планете Земля, тотчас же со дня своего рождения оказываются лишенными права пользоваться той землей, на которой они родились, - не только пользоваться тем, что есть на поверхности и внутри земли, но даже и права находиться на ней, не платя за это своим трудом тем, которым государственная власть передает право владеть землей как собственностью, защищая такой грабеж как священное право. Лишенный таким образом самого естественного и законного права на пользование землей, на которой он родился, такой человек отыскивает какое-либо другое средство существования и, чтобы насколько возможно улучшить положение свое и своей семьи, иметь досуг учиться, думать, отдыхать, общаться с людьми, он работает изо всех сил, отдавая узаконенную дань грабителю за право жить на земле и пользоваться ею; но его не оставляют в покое. С него прямыми или косвенными путями берут еще подати для оплаты чиновников, духовенства, в которых он может не нуждаться, или для учреждения дворцов, памятников и содержания двора и сановников, в которых он уже наверное совсем не нуждается, на содержание таможен, в которых он не только не нуждается, но которые вредны ему, на уплату процентов по государственным займам, совершенным за сотни лет до его рождения для войн, в которых не нуждались его предки, и на приготовления к войнам и на самые войны, которые не только не нужны, но губительны для него и для его близких. Он покоряется, потому что все эти требования поддерживаются насилием, т.е. угрозой убийства, и платит все эти подати, но правительственная машина и тут не оставляет его. В большинстве государств он должен, достигнув двадцатилетнего возраста, идти на военную службу, т.е. в самое жестокое рабство; в государствах же, где нет воинской повинности, должен платить для этого усиленные подати и, во всяком случае, быть готовым на все те бедствия, которые несут с собою войны.
Таковы те материальные бедствия, которые совершенно невинно претерпевает всякий человек от правительственной власти. Но это далеко не все. Самое ужасное зло, совершаемое правительствами, это - умственное и нравственное развращение, которому они подвергают свои народы. Родится ребенок, и его тотчас же причисляют к вере, установленной государственной властью. Так это всегда было и так это и теперь в большинстве государств. Там же, где этого нет, ему от этого не легче. Как только он возрастет, его обязательно посылают в школу, учрежденную правительством. И в школе этой его неизменно учат тому, что правительство с своей властью вообще есть необходимое условие его жизни и что то самое правительство, среди которого он родился, есть наилучшее правительство в мире, будет ли это правительство русского царя, или турецкого султана, или правительство английское с своим Чемберленом и колониальной политикой, или правительство Северо-Американских Штатов с своим покровительством трестам и империализмом. Такова низшая, обязательная школа и таковы и все высшие школы, в которые может поступать возросший гражданин русского, турецкого, английского, французского или американского государства. Но не только в школе, - в литературе, в собраниях, в памятниках, на улицах, в прессе, или подкупленной правительствами, или угождающей правительству, или принадлежащей богачам, опирающимся на правительство, - везде гражданин какого бы то ни было государства будет подвергаться тому развращающему внушению правительств о том, что власть вообще и его государство в особенности со своими цепями, тюрьмами, виселицами, войсками есть необходимое условие жизни его и его близких, есть почтенная, прекрасная, достойная всякого уважения и почестей деятельность, в которой каждый человек должен считать себя счастливым, если может участвовать, и представителей которой он должен почитать, преклоняться перед ними и подражать им.
Человек лишен всех своих самых естественных прав, большая часть его труда отнята от него в пользу дела зла, он незаметно для себя так запутан в расставленных со всех сторон сетях, что он такой же раб правительства, каковы были рабы рабовладельцев, с той только разницей, что рабы рабовладельцев могли быть рабами добрых и нравственных хозяев, правительственные же рабы - всегда рабы самых развращенных, жестоких и лживых людей.
И, что хуже всего, что будучи такими рабами самых жестоких и дурных людей, правительственные рабы не только не знают того, что они рабы, и не желают свободы, но и воображают, особенно в конституционных и республиканских государствах, что они совершенно свободные люди, и гордятся своим рабством.
VI
"Что такое в наше время правительства, без которых людям кажется невозможным существовать?
Если было время, когда правительства были необходимое и меньшее зло, чем то, которое происходило от беззащитности против организованных соседей, то теперь правительства стали ненужное и гораздо большее зло, чем все то, чем они пугают свои народы.
Правительства, не только военные, но правительства вообще, могли бы быть, уже не говорю - полезны, но безвредны, только в том случае, если бы они состояли из непогрешимых, святых людей, как это и предполагается у китайцев. Но ведь правительства по самой деятельности своей, состоящей в совершении насилий, всегда состоят из самых противоположных святости элементов, из самых дерзких, грубых и развращенных людей.
Всякое правительство поэтому, а тем более правительство, которому предоставлена военная власть, есть ужасное, самое опасное в мире учреждение.
Правительство, в самом широком смысле, включая в него и капиталистов и прессу, есть не что иное, как такая организация, при которой большая часть людей находится во власти стоящей над ними меньшей части; эта же меньшая часть подчиняется власти еще меньшей части, а эта еще меньшей и т.д., доходя, наконец, до нескольких людей или одного человека, которые посредством военного насилия получают власть над всеми остальными. Так что все это устройство подобно конусу, все части которого находятся в полной власти тех лиц или того лица, которое находится на вершине его.
Вершину же этого конуса захватывают те люди или тот человек, который более хитер, дерзок и бессовестен, чем другие, или случайный наследник тех, которые более дерзки и бессовестны.
Нынче Борис Годунов, завтра Григорий Отрепьев, нынче распутная Екатерина, удушившая со своими любовниками мужа, завтра Пугачев, послезавтра безумный Павел, Николай, Александр III.
Нынче Наполеон, завтра Бурбон или Орлеанский, Буланже или компания панамистов; нынче Гладстон, завтра Сольсбери, Чемберлен, Роде.
И таким-то правительствам предоставляется полная власть не только над имуществом, жизнью, но и над духовным и нравственным развитием, над воспитанием, религиозным руководством всех людей.
Устроят себе люди такую страшную машину власти, предоставляя захватывать эту власть кому попало <а все шансы за то, что захватит ее самый нравственно дрянной человек), и рабски подчиняются и удивляются, что им дурно. Боятся мин, анархистов, а не боятся этого ужасного устройства, всякую минуту угрожающего им величайшими бедствиями...
Старательно свяжут себя так, чтобы один человек мог со всеми ими делать все, что захочет; потом конец веревки, связывающей их, бросят болтаться, предоставляя первому негодяю или дураку захватить ее и делать с ними все, что им нужно.
Ведь что же, как не это самое, делают народы, подчиняясь, учреждая и поддерживая организованное с военной властью правительство? *
"Но разве можно жить без правительства? Без правительства будет хаос, анархия, погибнут все успехи цивилизации, и люди вернутся к первобытной дикости. Только троньте существующий порядок вещей, - говорят обыкновенно не только те, которым этот порядок вещей выгоден, но и те, которым он явно невыгоден, но которые так привыкли к нему, что не могут себе представить жизни без правительственного насилия, - уничтожение правительства произведет величайшие несчастия: буйства, грабежи, убийства, в конце которых будут царствовать все дурные и будут в порабощении все хорошие люди, - говорят они" ** .
"Все люди, находящиеся во власти, утверждают, что их власть нужна для того, чтобы злые не насиловали добрых, подразумевая под этим то, что они-то и суть те самые добрые, которые ограждают других добрых от злых.
Но ведь властвовать - значит насиловать, насиловать - значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие и чего, наверное, для себя не желал бы тот, который совершает насилие; следовательно, властвовать - значит делать другому то, чего мы не хотим, чтобы нам делали, то есть делать злое.
И потому все вероятия за то, что властвовали всегда и теперь властвуют не более добрые, а, напротив, более злые, чем те, над которыми они властвуют. Могут быть злые и среди тех, которые подчиняются власти, но не может быть того, чтобы более добрые властвовали над более злыми. ***
* "Патриотизм и правительство" . Гл. VI, стр. 14 и 15. Изд. "Свободного слова".
** "Рабство нашего времени" . Гл. XIII, стр. 54. Изд. "Свободного слова".
*** "Царство Божие внутри вас" . Гл. X, с. 89. Изд. "Свободного слова".
"И потому, не говоря уже о том, что все это, т.е. буйства, грабежи, убийства, в конце которых наступит царство злых и порабощение добрых, - что все это уже было и теперь есть, не говоря уже об этом, предположение о том, что нарушение существующего устройства произведет смуты и беспорядки, не доказывает того, чтобы порядок этот был хорош.
Только троньте существующий порядок, - и произойдут величайшие бедствия".
Только троньте один кирпич из тысяч кирпичей, сложенных в высокий, в несколько сажен, узкий столб, - и развалятся и разобьются все кирпичи. Но то, что всякий вынутый кирпич и всякий толчок разрушат такой столб и все кирпичи, никак не доказывает того, чтобы разумно было держать кирпичи в неестественном и неудобном положении. Наоборот, это показывает то, что кирпичи не надо держать в таком столбе, а надо разложить их так, чтобы они твердо держались и можно бы было ими пользоваться, не разрушая всего устройства. То же и с теперешним государственным устройством. Государственное устройство есть устройство весьма искусственное и шаткое, и то, что малейший толчок разрушает его, не только не доказывает того, что оно необходимо, но, напротив, показывает то, что если оно и было когда-нибудь нужно, то теперь оно вовсе не нужно и потому вредно и опасно.
Оно вредно и опасно потому, что при этом устройстве все то зло, которое существует в обществе, не только не уменьшается и не исправляется, а только усиливается и утверждается. Усиливается и утверждается оно потому, что оно или оправдывается и облекается в привлекательные формы или скрывается.
Все то благоденствие народов, которое представляется нам в управляемых насилием, так называемых благоустроенных государствах, ведь есть только видимость - фикция. Все, что может нарушить внешнее благообразие, все голодные, больные, безобразно развращенные, все попрятаны по таким местам, где их нельзя видеть, но то, что они не видны, не доказывает того, что их нет; напротив, их тем больше, чем больше они скрыты, и тем жесточе к ним те, которые их производят. Правда, что всякое нарушение, а тем более прекращение правительственной деятельности, то есть организованного насилия, нарушит такое внешнее благообразие жизни, но это нарушение произведет не расстройство жизни, а только обнаружит то, которое было скрыто, и даст возможность исправления его.
Люди думали и верили до последнеш времени, до конца нынешнего столетия, что они не могут жить без правительства. Но жизнь идет, условия жизни и взгляды людей изменяются. И, несмотря на усилия правительств, направленные к тому, чтобы удержать людей в этом детском состоянии, в котором обиженному человеку кажется легче, если есть кому пожаловаться, люди, в особенности рабочие люди, не только в Европе, но и в России, все больше и больше выходят из ребячества и начинают понимать истинные условия своей жизни.
"Вы говорите нам, что без вас нас завоюют соседние народы: китайцы, японцы, - говорят теперь люди из народа, - но мы читаем газеты и знаем, что никто не угрожает нам войною, а что только одни вы, правители, для каких-то непонятных нам целей, озлобляете друг друга и потом, под предлогом защиты своих народов, разоряя нас податями на содержание флотов, вооружений, стратегических железных дорог, нужных только для вашего честолюбия и тщеславия, затеваете войны друг с другом, как теперь вы это устроили с миролюбивыми китайцами. Вы говорите, что вы для нашего блага ограждаете земельную собственность, но ваше ограждение делает то, что вся земля или перешла или переходит во власть не работающих компаний, банкиров, богачей, а мы, огромное большинство народа, обезземелены и находимся во власти не работающих. Вы со своими законами о земельной собственности не ограждаете земельную собственность, а отнимаете ее у тех, кто работает. Вы говорите, что ограждаете за всяким человеком произведения его труда, а между тем делаете как раз обратное: все люди, производящие ценные предметы, благодаря вашему мнимому ограждению, поставлены в такое положение, что никогда не только не могут получать стоимости своего труда, но вся жизнь их находится в полной зависимости и власти не работающих людей..."
Говорят, что без правительств не будет тех учреждений: просветительных, воспитательных, общественных, которые нужны для всех.
Но почему же предполагать это? Почему думать, что неправительственные люди не сумеют сами для себя устроить свою жизнь так же хорошо, как ее устраивают не для себя, а для других правительственные люди?
Мы видим, напротив, что в самых разнообразных случаях жизни в наше время люди устраивают сами свою жизнь без сравнения лучше, чем ее устраивают для них правящие ими люди. Люди без всякого вмешательства правительства, и часто несмотря на вмешательство правительства, составляют всякого рода общественные предприятия - союзы рабочих, кооперативные общества, компании железных дорог, артели, синдикаты. Если для общественного дела нужны сборы, то почему же думать, что без насилия свободные люди не сумеют добровольно собрать нужные средства и учредить все то, что учреждается посредством податей, если только эти учреждения для всех полезны? Почему думать, что не могут быть суды без насилия? Суд людей, которым доверяют судящиеся, всегда был и будет и не нуждается в насилии. Мы так извращены долгим рабством, что не можем себе представить управление без насилия. Но это неправла. Русские общины, переселяясь в отдаленные края, где наше правительство не вмешивается в их жизнь, устраивают сами свои сборы, свое управление, свой суд, свою полицию и всегда благоденствуют до тех пор, пока правительственное насилие не вмешивается в их управление...
Десятки тысяч десятин леса, принадлежащих одному владельцу, тогда как тысячи людей рядом не имеют топлива, нуждаются в ограждении насилием. Так же нуждаются в ограждении заводы, фабрики, на которых несколько поколений рабочих были ограблены и продолжают ограбляться. Еще более нуждаются в ограждении сотни тысяч пудов хлеба одного владельца, дождавшегося голода, чтобы продавать его втридорога голодающему народу...
Обыкновенно говорят: попробуйте уничтожить право собственности земли и предметов труда - и никто, не будучи уверен в том, что у него не отнимут то, что он сработает, не станет трудиться. Надо сказать совершенно обратное: ограждение насилием права незаконной собственности, практикующееся теперь, если не уничтожило вполне, то значительно ослабило в людях естественное сознание справедливости по отношению пользования предметами, то есть естественного и прирожденного права собственности, без которого не могло бы жить человечество и которое всегда существовало и существует в обществе...
Понятно, что можно сказать, что лошадям и быкам нельзя жить без насилия над ними разумных существ - людей; но почему людям нельзя жить без насилия над ними - не каких-либо высших существ, а таких же, какие они сами? Почему люди должны покоряться насилию именно тех людей, которые в данное время находятся во власти? Что доказывает, что эти люди - люди более разумные, чем те, над которыми они совершают насилие?
То, что они позволяют себе делать насилие над людьми, показывает то, что они не только не более разумны, но менее разумны, чем те, которые им покоряются...
Говорят: как могут люди жить без правительств, т.е. без насилия? Надо сказать напротив: как могут люди, разумные существа, жить, признавая внутренней связью своей жизни насилие, а не разумное согласие?
Одно из двух: или люди разумные или неразумные существа. Если они неразумные существа, то они все неразумные существа, и тогда все между ними решается насилием, и нет причины одним иметь, а другим не иметь права насилия. И насилие правительства не имеет оправдания. Если же люди разумные существа, то их отношения должны быть основаны на разуме, а не на насилии людей, случайно захвативших власть"... *
"Люди и говорят, что... уничтожение государственной формы повлекло бы за собой уничтожение всего того, что выработало человечество, что государство как было, так и продолжает быть единственной формой развития человечества, и что все то зло, которое мы видим среди народов, живущих в государственной форме, происходит не от этой формы, а от злоупотреблений, которые могут быть исправлены без уничтожения, и что человечество, не нарушая государственной формы, может развиться и дойти до высокой степени благосостояния. И люди, думающие так, приводят в подтверждение своего мнения кажущиеся им неопровержимыми и философские, и исторические, и даже религиозные доводы. Но есть люди, полагающие обратное, именно то, что так как было время, когда человечество жило без государственной формы, то форма эта временная, и должно наступить время, когда людям понадобится новая форма, и что время это наступило теперь. И люди, думающие так, приводят в подтверждение своего мнения кажущиеся им тоже неопровержимыми и философские, и исторические, и религиозные доводы.
* "Рабство нашего времени" . Гл. XIII, с. 54 - 60. Изд. "Свободного слова".
Можно написать то мы в защиту первого мнения (они уже и давно написаны и все еще пишутся), но можно написать (и тоже, хотя и недавно, но много и блестяще написано) и многое против него.
И нельзя доказать того, как это утверждают защитники государства, что уничтожение государства повлечет за собой общественный хаос, взаимные грабежи, убийства и уничтожение всех общественных учреждений и возвращение человечества к варварству... Еще меньше можно доказать это опытом, так как вопрос состоит в том, следует или не следует делать опыт. Вопрос в том, наступило или не наступило время упразднения государства, был бы неразрешимым, если бы не существовал другой жизненный способ неоспоримого решения его.
Совершенно независимо от чьего бы то ни было суждения о том, созрели ли птенцы настолько, чтобы вылупиться из яиц, или еще не созрели для этого, неоспоримым решителем вопроса будут птенцы, когда они, уже не умещаясь более в яйцах, начнут пробивать их клювом и сами выходить из них.
То же с вопросом о том, наступило ли или не наступило для людей время уничтожения государственной формы и замены ее новой. Если человек, вследствие выросшего в нем высшего сознания, не может уже более исполнять требований государства, не умещается уже более в нем и вместе с тем не нуждается более в ограждении государственной формой, то вопрос о том, созрели ли люди для отмены государственной формы или не созрели, решается совсем с другой стороны и так же неоспоримо, как для птенца, вылупившегося из яйца, в которое уже никакие силы мира не могут вернуть его, - самими людьми, выросшими уже из государства и никакими силами не могущими быть возвращенными в него.
"Очень может быть, что государство было нужно и теперь нужно для всех тех целей, которые вы приписываете ему, - говорит человек, усвоивший христианское жизнепонимание, - знаю только то, что с одной стороны, мне не нужно более государство, с другой, я не могу более совершать те дела, которые нужны для существования государства. Устраивайте для себя то, что нужно вам для вашей жизни, я не могу доказывать ни общей необходимости, ни общего вреда государства; я знаю только то, что мне нужно и не нужно, что мне можно и нельзя. Я знаю про себя, что мне не нужно отделение себя от других народов, и потому я не могу признавать своей исключительной принадлежности к какому-либо народу и государству и подданства какому-либо правительству; знаю про себя, что мне не нужны все те правительственные учреждения, которые устраиваются внутри государств, и потому я не могу, лишая людей, нуждающихся в моем труде, отдавать его в виде подати на ненужные мне и, сколько я знаю, вредные учреждения; я знаю про себя, что мне не нужны ни управления, ни суды, производимые насилием, и потому я не могу участвовать ни в том, ни в другом; я знаю про себя, что мне не нужно ни нападать на другие народы, убивая их, ни защищаться от них оружием в руках, и потому я не могу участвовать в войнах и приготовлениях к ним. Очень может быть, что есть люди, которые не могут не считать всего этого нужным и необходимым; я не могу спорить с ними, я знаю только про себя, зато несомненно знаю, что мне этого не нужно"... *
Людей таких уже очень много; но люди эти все-таки продолжают подчиняться государству и поддерживать его. Отчего это?
* "Царство Божие внутри вас" . Гл. X, с. 87, 88. Изд. "Свободного слова".
VII
Причина этого, я думаю, такая: среди народов христианского мира ослаблена, затемнена, если не совершенно отсутствует в огромном большинстве главная движущая сила народа: религия. Какова бы ни была религия народа, как бы грубо она ни была выражена, всегда только на основании религии народа устанавливается тот или иной склад его жизни, и только на основании изменений, происходящих в религии народа, изменяется и склад его жизни ** .
Это так, потому что главное направление и склад жизни каждого человека обусловливается тем назначением, которое он признает за собой в жизни, а так как определяет назначение человека только религия, то ясно, что как для отдельных личностей, так и для народов (как ни разнообразен склад жизни каждого народа) направление и склад жизни определяется преимущественно его религией. Само собой разумеется, что на склад жизни всякого народа, кроме религии, влияют и другие причины, но главное изменение и переход от низшего менее совершенного состояния к высшему, более совершенному, обусловливается всегда только религией. Европейские народы перешли от низшего состояния к высшему, когда приняли христианство; также перешли на высшую степень развития арабы и турки, став магометанами, и народы Азии, приняв буддизм, конфуцианство или таосизм.
** Знаю я, что существует самое распространенное между учеными нашего времени мнение о том, что обусловливается жизнь народа не внутренними духовными причинами, а внешними, преимущественно экономическими. Опровергать такое мнение считаю излишним, так как здравый смысл, историческая действительность и, главное, нравственное чувство показывают совершенную несправедливость его. Мнение это возникло и утвердилось среди людей ограниченных и, главное, лишенных высшей, отличающей человека от животного способности чувствовать необходимость установления своего отношения к миру, т.е. религиозного сознания; и потому стараться убедить таких людей в том, что существует то, чего они не испытывают и не могут ощупать руками, совершенно бесполезно.
Совершившееся изменение в религиозном сознании народа неизбежно влечет за собою изменение и во внешних формах жизни народа. Так это всегда было, так это и теперь. Но бывают времена, когда в религиозном сознании людей произошло уже изменение, а между тем изменение это еще не успело выразиться во внешних формах жизни, и продолжается прежняя жизнь общества, сложившаяся на основании религиозного сознания, уже не признаваемого людьми этого общества. Происходит это оттого, что уяснение, очищение, изменение, рост религиозного сознания совершается непрерывно, незаметно; формы же жизни изменяются менее постепенно, несоответственно незаметному приросту сознания, изменяются порывами. Зародыш зерна растет непрерывно, оболочка же разрывается. То же и с сознанием и формой общественной жизни.
Нечто подобное испытывает каждый человек, переходя из одного возраста в другой. То, что совершается в жизни отдельного человека, совершается и в жизни целого общества. В сознании ребенка, переходящего в юношу, и юноши, переходящего в мужа, и мужа - в старика, совершаются изменения сознания, постепенные, незаметные, но, переходя из одного возраста в другой, человек продолжает иногда долго еще жить миросозерцанием прежнего возраста. Не веря же тому, чему верил прежде, и не установив еще и нового отношения к миру, человек живет в такие периоды времени без всякого руководства.
И как отдельные люди в такие переходные времена часто живут особенно неразумной, мучительной, бурной жизнью, так это бывает в целых обществах людей, когда формы их жизни не отвечают уже их сознанию.
Таково, я думая, время, которое переживают теперь христианские народы.
Религиозное сознание, на основании которого сложились существующие формы жизни, пережито человечеством, новое же религиозное понимание жизни еще не сознано, и люди нашего времени живут без всякого определенного пони-, мания смысла, назначения своей жизни и внутреннего руководства в поступках.
Одна, большая часть людей нашего мира исповедует различно извращенную, но всегда извращенную христианскую веру, под именем которой разумеется составленный за 1600 лет тому назад соборами свод утверждающих величайшие нелепости догматов. И эта прямо противоречащая всем современным знаниям и здравому смыслу мнимо христианская вера, не дающая никаких основ поведения, кроме слепой веры и послушания тем лицам, которые называют себя церковью, занимает то место, которое всегда занимала и должна занимать истинная религия, дающая объяснение смысла жизни и выведенное из этого смысла жизни руководство поведения.
Другая, меньшая часть людей, называющая себя просвещенными, образованными людьми, находится в положении еще более невыгодном для ведения доброй и разумной жизни. Люди эти, освободившиеся от обмана мнимо христианской веры, находятся под властью другого, еще худшего, чем церковное христианство, обмана, так называемого научного мировоззрения, из которого не может быть выведено никакого разумного руководства поведения. Мировоззрение это состоит в отказе от главного свойства жизни человеческой природы, отличающего человека от животного, - уяснения своего положения и назначения в мире, от того, что составляет сущность религиозного сознания, и в замене этого сознания собранием случайных, ничем не связанных между собою, ненужных наблюдений и знаний о самых разнообразных предметах. По мировоззрению этому (если можно так назвать отсутствие мировоззрения) всякая религия по существу своему есть заблуждение, и нет никакой надобности искать разумного объяснения смысла жизни и вытекающего из него руководства поведения, так как совершенно достаточное руководство поведения дает наука вообще и в особенности мнимая наука социологии, по законам которой движется человечество. Но так как наука эта только в будущем определит все законы жизни, то в действительности люди этого мировоззрения живут или бессознательно под внушением прежних религиозных правил или вовсе без всякого руководства, беспрепятственно предаваясь своим страстям и похотям и даже "научно" оправдывая их. Таково жалкое заблуждение меньшинства людей, считающих себя передовыми людьми общества.
Третья же часть людей нашего времени самая большая. Это люди всех родов, всех сословий, всех степеней образования, которые, совершенно освободившись от всякого стеснения церковной веры и из научного суеверия усвоив себе только то, что религии не должно быть, - не только живут, как животные, одной эгоистической, похотливой жизнью, но даже считают такую жизнь (борьба за существование, сверхчеловечество) последним словом человеческой мудрости.
Из этого-то подобия веры одной, большой части, и ни к чему не обязывающего, самодовольного, низменного мировоззрения или, скорее, отсутствия всякого мировоззрения малой части и из полной нравственной распущенности самой большой части слагается жизнь нашего мира. А так как ни в подобии веры, ни в отрицании ее и замене ее случайным собранием сведений о разных предметах, называемых наукой, ни в нравственной распущенности нет и не может быть ни движущей, ни сдерживающей силы, дающей направление деятельности людей нашего времени и общества, то и идет жизнь без какого бы то ни было руководящего начала, только по инерции прошедшего, все больше и больше расходясь с смутно сознаваемым, свойственным нашему времени, возрасту общества религиозным сознанием, и потому становится все более и более бессмысленной и мучительной.
VIII
Положение нашего христианского мира теперь таково: одна, малая часть людей, владеет большей частью земли и огромными богатствами, которые все больше и больше сосредоточиваются в одних руках и употребляются на устройство роскошной, изнеженной, неестественной жизни небольшого числа семей. Другая, большая часть людей, лишенная права и потому возможности свободно пользоваться землей, обремененная податями, наложенными на все необходимые предметы, задавленная вследствие этого неестественной, нездоровой работой на принадлежащих богачам фабриках, часто не имея ни удобных жилищ, ни одежд, ни здоровой пищи, ни необходимого для умственной, духовной жизни досуга, живет и умирает в зависимости и ненависти к тем, которые, пользуясь их трудом, принуждают их жить так.
И те и другие боятся друг друга и, когда могут, насилуют, обманывают, грабят и убивают друг друга. Главная доля деятельности и тех и других тратится не на производительный труд, а на борьбу. Борются капиталисты с капиталистами, рабочие с рабочими и капиталисты с рабочими. Так что, несмотря на доведенное до большого совершенства машинное производство, невознаградимо растрачиваются богатства земли и на поверхности и внутри ее; главное, непроизводительно, мучительно, бесполезно тратятся людские жизни. Самос мучительное в этом состоянии то, что как богатые, так и бедные, знают, что такая жизнь безумна, что гораздо выгоднее было бы и для богатых и для бедных, соединив свои силы, делить труд и произведение труда, но ни те, ни другие не видят никакой возможности изменить существующее положение и продолжают жить, ненавидя друг друга и вредя друг другу, сознавая при этом все большее и большее ухудшение своего положения.
Кроме всех этих бедствий, происходит еще напряженная, неперестающая борьба народов с народами, государств с государствами, выражающаяся тратами большей части трудов людских на приготовление к войнам, и почти не переставая происходят и самые войны, в которых погибают сотни тысяч людей в самую цветущую пору их жизни и развращаются миллионы людей. И точно так же, как во всех испытываемых бедствиях, люди знают, что всего этого не должно быть и что эти вооружения и войны бессмысленны, губительны, ничем иным не могут кончиться, как разорением и озверением всех, но, несмотря на это, все больше отдают свои труды и жизни на приготовление к войнам и на самые войны. Все знают, что всего этого не должно быть и может не быть, и все-таки делают все то, что поддерживает и усиливает бедственность такого положения. И это сознание жизни, ведомой против своей выгоды, разума, желания, до такой степени мучительно, что, не видя выхода из этого противоречия, самые чуткие и горячие из людей разрешают его самоубийством (и таких становится все больше и больше), другие, точно так же страдая от сознания противоречия своей разумной природы с жизнью, предаются неполному самоубийству - заглушению разума посредством одурения себя табаком, вином, водкой, опиумом, морфином. Третьи, кроме одурения себя разными наркотиками, стараются еще забыться, предаваясь всякого рода возбуждающим и отуманивающим забавам, зрелищам, чтениям, различного рода умствованиям о совершенно бесполезных предметах, которые они называют наукой и искусством. Огромное же большинство, задавленное работой, тоже, непереставая одуряя себя наркотиками, которые предлагают ему его эксплуататоры, не имея времени подумать о своем положении, хотя и чувствуя, что то, что совершается, не то, что должно быть, живет одними животными потребностями.
И как богатые, так и бедные, поколения за поколениями живут и умирают без мысли о том, зачем они жили эту бессмысленную, мучительную жизнь, или с смутным сознанием о том, что вся эта жизнь была какая-то ужасная и жестокая ошибка.
IX
Положение это ужасно особенно тем, что, живя такой мучительной жизнью, люди в глубине души сознают возможность совершенно другой жизни, жизни разумной, братской, без безумной роскоши одних и нищеты и невежества других, без казней, разврата, без насилия, без вооружений, без войн.
А между тем устройство жизни, основанное на насилии, до такой степени стало привычно людям, что люди не могут себе представить обшей жизни без правительственной власти и даже так привыкли к нему, что даже идеалы разумной, свободной, братской жизни стараются осуществить посредством правительственной власти, то есть насилия.
Заблуждение это стоит в основе всей неурядицы, как прошедшей, так и современной и даже будущей жизни христианских народов. Поразительный пример этого заблуждения представляет большая французская революция.
Деятели революции ясно выставили те идеалы равенства, свободы, братства, во имя которых они намеревались перестроить общество. Из принципов этих вытекали практические меры: уничтожение сословии, уравнение имуществ, упразднение чинов, титулов, уничтожение земельной собственности, распущение постоянной армии, подоходный налог, пенсии рабочим, отделение церкви от государства, даже установление общего всем разумного религиозного учения. Все это были разумные и благодетельные меры, вытекавшие из выставленных революцией несомненных, истинных принципов равенства, свободы, братства. Принципы эти, так же как и вытекавшие из них меры, как были, так и остались и останутся истинными и до тех пор будут стоять, как идеалы перед человечеством, пока не будут достигнуты. Но достигнуты эти идеалы никогда не могли быть насилием. А между тем люди того времени так привыкли к единственному средству воздействия на людей, принуждению, что не видели того противоречия, которое заключается в мысли осуществления равенства, свободы, братства посредством насилия; не видели того, что равенство по существу своему отрицает власть и подчинение, что свобода несовместима с принуждением, и что не может быть братства между повелевающими и подчиняющимися. От этого все ужасы террора.
В ужасах этих виноваты не принципы, как думают многие (принципы, как были, так и останутся истинными), а способ их осуществления. То противоречие, которое так ярко и грубо выразилось в большой французской революции и вместо блага привело к величайшему бедствию, таким же осталось и теперь. И теперь это противоречие проникает все современные попытки улучшения общественного строя. Все общественные улучшения предполагается осуществить посредством правительства, то есть насилия. Мало того, противоречие это проявляется не только в настоящем, оно проявляется даже в представлении самых передовых социалистов, революционеров, анархистов о будущем устройстве жизни.
Люди хотят осуществить идеал разумной, свободной и братской жизни на начале принудительной власти, тогда как принудительная власть, как ни переставляй и ни обновляй ее, есть всегда присвоенное одними людьми право распоряжения другими и, в случае неповиновения, - принуждения посредством крайнего средства - убийства.
Посредством убийства осуществлять идеалы человеческого блага!
Французская большая революция была тем enfant terrible * , который в своем охватившем весь народ восторге, при сознании великих истин, открытых им, и при инерции насилия, в самой наивной форме выказал всю нелепость того противоречия, в котором билось тогда, бьется и теперь человечество, liberte, egalite, fraternity, ou la mort ** .
* Бедовым ребенком.
** Свобода, равенство, братство или смерть.
X
Причина того странного противоречия, вследствие которого люди пытаются осуществить идеалы равенства, свободы, братства посредством деятельности прямо противоположной этим идеалам и исключающей возможность их осуществления, та (как и сказано выше), что людям смутно представляется уже свойственное возрасту человечества религиозное сознание, жизнь же продолжает идти в прежних формах, и люди так привыкли к ним, что не могут себе представить жизни вне форм, выросших из отжитого уже религиозного мировоззрения.
Ребенок стал взрослым, а все еще по старой привычке хочет, чтобы его кормили, одевали, учили.
Формы жизни уже не соответствуют возрасту, но не усвоено еще сознание, соответственное возрасту. От этого-то и все попытки улучшения своего положения люди нашего времени направляют на исправление, изменение, улучшение внешних правительственных форм - того, что по существу своему несовместимо с идеалом разумной, свободной и братской жизни и что не только для осуществления этой жизни, но для возможности приближения к ней, все должно быть уничтожено.
"Только бы правительство действовало правильно или установлено было вместо дурного хорошее, - думает большинство людей нашего времени, - и все исправится и будет хорошо, люди будут уравнены, будут свободны и будут жить согласно". Одни думают, что для этого нужно только не нарушать спокойное течение жизни существующих правительств, нужно поддерживать без изменений существующий, раз установленный порядок, и правительства сами все устроят, только бы не мешали им. Это те, которые называются консерваторами. Другие думают и говорят, что настоящее дурное положение вещей должно и может быть изменено и исправлено введением новых законов и учреждений, обеспечивающих равенство и свободу людей. Это те, которых называют либералами. Третьи полагают, что теперешнее устройство все не годится, должно быть все разрушено и заменено другим, более усовершенствованным, таким, которое устанавливало бы полное равенство, в особенности экономическое, обеспечивало бы свободу и утверждало бы братство всех людей без различия государств. Это те, которые называются революционерами различных оттенков.
Все эти люди, хотя и не согласны между собою, все согласны в одном главном, что только правительственной, т.е. принудительной властью можно улучшить положение людей.
Так думают и говорят люди достаточные, имеющие время обсуживать общие вопросы. (В последнее время таких людей развелось особенно много. Думаю, что не будет преувеличением сказать, что большая половина времени всех достаточных, досужих людей занята рассуждениями и поучениями друг друга и спорами о том, как наилучшим образом поступать правительству и как следует поступать правительству для большего или меньшего осуществления идеалов равенства, свободы, братства.)
Огромное же большинство бедных рабочих людей, не имеющих досуга для обсуждения общих вопросов и поучения друг друга, в сущности думают и говорят то же, а именно то, что улучшение общественного устройства может быть осуществлено только правительством, и не только не желают уничтожения правительства, но все свои надежды возлагают на улучшенную правительственную, настоящую или будущую власть. И не только думают так и богатые и бедные, но так и поступают.
В Китае, Турции, Абиссинии, России поддерживают старое устройство, не изменяя его, но все идет хуже и хуже; в Англии, Америке, Франции посредством конституций и парламентов стараются улучшить общественное устройство, но идеалы равенства, свободы, братства так же, как прежде, далеки от осуществления.
Во Франции, Испании, в южно-американских республиках, теперь в России устраивали и устраивают революции; но удаются или не удаются революции, после революций, как отогнанная волна, возвращается то же положение, иногда даже и хуже прежнего. Оставляют ли люди прежнюю правительственную власть или изменяют ее, стеснение свободы и вражда между людьми остаются те же. Те же казни, тюрьма, изгнания, та же несвобода покупать без податей то, что производится за известной чертой, или пользоваться орудиями труда; такое же как при Иосифе прекрасном, повсюду лишение права рабочих людей пользоваться землей, на которой они родились; такая же вражда народов с народами; такие же, как и при Чингис-Хане, набеги на беззащитные народы Африки, Азии и друг на друга; те же жестокости; такие же пытки одиночного заключения и дисциплинарных рот, как и при инквизиции; те же постоянные армии и военное рабство; то же неравенство, какое было между фараоном и его рабами и теперь между Рокфеллерами, Ротшильдами и их рабами.
Меняются формы, но сущность отношения людей не изменяется, и потому идеалы равенства, свободы, братства ни на шаг не приближаются к осуществлению. Приближение к осуществлению этих идеалов если и произошло, то не вследствие изменения правительственных форм, а скорее несмотря на задерживающее влияние правительств. Если не так смело теперь грабят в городах, на улицах, то произошло это не от каких-либо новых законов, а от хорошего освещения улиц. Если не так часто умирают люди от голода, то и это происходит не от законов и правительственного устройства, а от путей сообщения. Если перестали сжигать ведьм или употреблять пытку как средство открытия истины или резать носы, языки и уши для осуществления правосудия, то произошло это не от какого-либо нового устройства правительств, а от развития знания и добрых чувств, совершенно независимых от правительственного устройства.
Изменяются внешние формы согласно возрасту человечества, то есть развития умственных сил и власти над природой, но сущность остается та же, вроде как при падении тела оно может изменять свое положение, но линия, по которой двигаться центр его тяжести, будет всегда одна и та же.
Бросьте кошку с высоты: она может вертеться или лететь вверх или вниз головой, но центр ее тяжести не выйдет из линии падения. То же с изменениями внешних форм правительственного насилия.
Казалось, люди, сознавая себя разумными существами, жизнь которых должна быть руководима идеалами разума и добра, должны бы были сделать одно из двух: или отказаться от разумных идеалов, несовместимых с насилием, или отказаться от насилия, перестать учреждать и поддерживать его. Но люди не делают ни того ни другого, а только всячески видоизменяют насилие, как человек, несущий бесполезную тяжесть, то дает ей иную форму или перекладывает ее со спины на плечи, с плеч на бедра и опять на спину, не догадываясь сделать одного нужного - бросить ее.
И что при этом хуже всего, это то, что озабочиваясь изменением правительственных форм насилия, того, что как бы оно ни изменялось, не может улучшить положения, - люди все больше и больше отдаляются от той деятельности, которая одна может улучшить их положение.
XI
Человечество - христианское, может быть даже и все человечество, стоит теперь на пороге огромного преобразования (вроде того, которое совершается в отдельном человеке, когда он из ребенка переходит в мужа), переворота, совершающегося не веками, но, может быть, тысячелетиями. Переворот этот двоякий: внутренний и внешний. Внутренний состоит в том, что вера, религия, то есть объяснение смысла жизни, во все предшествующие времена (и чем дальше назад, тем больше) представлялась возможной только в форме таинственных, мистических, чудесных откровений и связанных с ними обрядов. Теперь же человечество в своих высших, в особенности христианских представителях, дожило до того, что ему стало не нужно мистическое объяснение смысла жизни посредством чудесных откровений и столь же излишним совершение предписываемых для угождения Богу обрядов, а стало достаточным и еще более убедительным, чем прежнее мистическое, простое разумное объяснение смысла жизни, из которого вместо прежнего исполнения обрядов с большей обязательностью, чем прежде, вытекает исполнение жизненных, нравственных требований.
Таков внутренний переворот, совершавшийся в продолжение тысячелетий, совершающийся и теперь, но дошедший до такой степени, при которой большинство людей уже способны усвоить себе это новое религиозное понимание. Взрослый человек начинает чувствовать, что он перестает быть ребенком.
Таков внутренний переворот. Внешний же переворот, связанный с внутренним и вытекающий из него, состоит в изменении форм общественной жизни, в изменении того начала, которое связывало прежде и теперь еще связывает людей в общественной жизни: в замене насилия разумным убеждением и согласием. Человечество перепробовало все возможные формы насильственного правления, и везде, от самой усовершенствованной республиканской до самой грубой деспотической, зло насилия остается то же самое и качественно и количественно. Нет произвола главы деспотического правительства, есть линчевание и самоуправство республиканской толпы; нет рабства личного, есть рабство денежное; нет прямых поборов и даней, есть косвенные налоги; нет самовластных падишахов, есть самовластные короли, императоры, миллиардеры, министры, партии. Несостоятельность насилия как средства общения людей, несоответствие его с требованиями современной совести слишком очевидно, чтобы существующий порядок мог продолжаться. Но внешние условия не могут измениться без изменения внутреннего, духовного состояния людей.
И потому все усилия людей должны быть направлены на совершение этого внутреннего изменения.
Что же нужно для этого? Одно и прежде всего: устранение тех препятствий, которые мешают людям понять свое положение и усвоить те религиозные начала, которые уже смутно живут в их сознании. Препятствия эти в наше время двоякие: обман церковный и обман научный.
Первый - в том, что людей уверяют те, которым это выгодно: что религия, для того чтобы служить ответом на главные жизненные вопросы людей и руководством жизни, для того чтобы быть религией, должна быть соединена с мистицизмом, с жречеством, чудесами, обрядами, богослужениями.
Второй, научный обман - в том, что тоже люди, которым это выгодно, внушают большинству, что религия вообще есть пережиток древнего периода жизни и что в наше время она может быть вполне заменена изучениями законов жизни и общими выведенными и из рассуждения и из опыта правилами поведения.
Обман церковных людей тот, что вместо объяснения смысла жизни они выставляют учение откровения, несогласное с современными знаниями, и вместо руководства поведения дают ряд правил и обрядов, независимых от жизни. Обман людей науки состоит в том, что они считают совершенно излишним метафизику религии, то есть объяснение смысла жизни, воображая, что возможно руководство поведения без религиозной метафизической основы.
Церковные люди думают и утверждают, что религия, в которую они уже сами не могут верить, может быть полезна для народа. Люди же науки думают и утверждают, что религия, то, чем жило, живет и может двигаться вперед человечество, - есть остаток суеверия, которое должно быть оставлено, и что люди могут быть руководимы мнимыми законами, выводимыми из мнимой науки социологии.
Вот эти-то, особенно последние люди, называющие себя людьми науки, и составляют в наше переходное время главное препятствие к вступлению человечества на ту степень и внутреннего сознания и внешнего устройства, которая свойственна его возрасту.
Особенно вредны так называемые люди науки, потому что обман церковных жрецов успел уже так ярко и безобразно проявиться, что большинство людей не верит в него и если держится церковного учения, то только как предания, обычая, приличия, и все больше и больше освобождается от него.
Суеверие же научное находится теперь в самой силе, и люди, освободившиеся от лжи церкви и считающие себя свободными, сами того не замечая, находятся в полной власти этой новой, научной церкви. Проповедники этого учения усиленно стараются, с одной стороны, отвлекать людей от самых существенных, религиозных вопросов, направляя их внимание на разные пустяки, как происхождение видов, исследование состава звезд, свойств радия, теории чисел, допотопных животных и тому подобных ненужных глупостей, приписывая им такую же важность, какую прежние жрецы приписывали бессеменному зачатию, двум естествам и т.п. С другой стороны, стараются внушить людям, что религия, то есть установление отношения человека к миру и началу его, - совсем не нужна, что напыщенный набор слов о праве, нравственности, выдуманной, не могущей существовать науке социологии может вполне заменить религию. Люди эти, так же как церковники, уверяют себя и других, что они спасают человечество, и так же верят в свою непогрешимость, так же никогда не согласны между собою и распадаются на бесчисленные толки, и, так же как церкви в свое время, составляют в наше время главную причину невежества, грубости, развращения человечества и потому замедления освобождения человечества оттого зла, от которого оно страдает, и того заколдованного круга, в котором вертится. Люди эти сделали то, что сделали строители, о которых говорится в писании: "они отвергли тот камень, который всегда был и будет главою угла, замком свода"; они отвергли то, что одно соединяло и может соединить воедино человечество: его религиозное сознание.
И от этого-то и происходит тот заколдованный круг - замена одного зла другим, в котором бесцельно кружится христианское человечество нашего времени. Люди, лишенные высшего человеческого свойства, религиозного сознания, признают ли они состоящее из суеверий церковное учение или неясные, многосложные и ненужные научные рассуждения, дающие еще менее, чем церковные суеверия, силой, независимой от людских велений деятельности, - не могут не только разрушить существующий строй, но не могут, как бы они ни хотели этого, хоть на сколько-нибудь улучшить положение людей, приблизиться к идеалам равенства, свободы, братства, которые они желали бы осуществить.
У них нет сил для этого.
Осуществить идеалы вечные могут только люди, живущие не одной этой, а вечной жизнью. Только для таких людей возможно то, что для людей, живущих одной этой жизнью, представляется жертвой. Только жертвой благами этой жизни движется вперед человечество.
Жертва же возможна только для человека религиозного, то есть для такого, который считает свою жизнь в мире только частью, проявлением в общей жизни мира, и потому долженствующей подчиняться требованиям, законам этой всеобщей жизни. Для человека же, считающего эту жизнь всей его жизнью, такая жертва не имеет смысла, а не будучи в силах жертвовать, он не может уничтожить, уменьшить зло жизни. Он вечно будет передвигать зло с одного места на другое, но никогда не будет в силах уничтожить его.
И потому избавление людей от того зла, которое они терпят, есть только одно: распространение среди народов того одного истинного, высшего для нашего времени религиозного учения, смутное сознание которого уже живет в людях.
XII
До тех пор, пока не будет усвоено человечеством (как всегда усваиваются людьми религиозные учения, одними - меньшинством - сознательно, свободно, другими же - большинством - верою, доверием, внушением) общего всем, разумного, соответствующего возрасту человечества вероучения, до тех пор будут изменяться формы жизни, зло же жизни будет не только оставаться то же, но будет все увеличиваться и увеличиваться.
И такое вероучение давно существует и уже смутно сознается большинством людей нашего общества. Учение это-то есть всем известное, всеми признаваемое христианское учение в его истинном, освобожденном от извращений и лжетолкований значении. Учение это в своих главных, как метафизических, так и этических основах, признается всеми, не только христианами, но и людьми других вер, так как вполне совпадает со всеми великими религиозными учениями мира в их неизвращенном состоянии, - с браминизмом, конфуцианством, таосизмом, еврейством, магометанством, сведенборгианизмом, спиритуализмом, теософией, даже позитивизмом Конта.
Сущность этого учения в том, что человек есть духовное существо, подобное своему началу - Богу; что назначение человека - исполнение воли этого начала - Бога; что воля Бога в благе людей; что благо людей достигается любовью; любовь же проявляется в делании другим того, что хочешь чтобы тебе делали. В этом все учение.
Учение это не есть мистическое откровение о сверхъестественных проявлениях божества и его догматах и постановлениях, как утверждают христианские церкви, и не есть также только нравственное учение о согласной, выгодной для всех и разумной общественной жизни, как понимают христианство нерелигиозные люди науки. Учение это есть разумное объяснение смысла человеческой жизни, такое, при котором руководство поведения не предписывается извне, как правило, а само собою вытекает из того смысла, который человек приписывает своей жизни. Учение это, хотя и не признает ничего сверхъестественного, как его перетолковывают в церкви, не есть однако и рассудочное руководство в общественной жизни, как думают нерелигиозные люди науки.
Учение это есть религия , т.е. установление отношения человека к миру и началу его. Учение это дает ответы на вопросы: что такое человек по отношению к бесконечности в пространстве и времени, среди которых он появляется, и в чем назначение его жизни, и потому дает людям, признающим это учение, не ряд правил и заповедей, подтверждаемый сверхъестественными чудесами, как это делает церковь, и не сомнительные и желательные, условные и выгодные в данную минуту для общественной жизни правила поведения, выводимые из опыта и рассуждения, как это делает наука, а дает разумное объяснение смысла жизни каждого человека, из которого сами собою вытекают вечные и во всех условиях одни и те же правила поведения.
Этим отличается истинное христианское учение от церковного христианства с его мистицизмом, чудесами и от того утилитарного, ни на чем не основанного нравственного учения нерелигиозных людей, сами того не замечая берущих из христианского учения, которого они не признают, одни выводы, а не самую сущность.
До тех пор, пока это учение не в извращенном (церковном) виде и не лишенное главной его основы - метафизического начала: отношение человека к Богу, - пока это учение не будет признано в его истинном значении людьми христианского мира и не будет распространено между всеми так же, как теперь распространена церковная вера, до тех пор не изменятся и те формы всякого рода, в особенности правительственного насилия, от которого теперь больше всего страдают люди.
Какие же для этого должны быть приняты меры?
Мы так привыкли к ложной мысли, что улучшение в жизни людей может быть произведено внешними (и большей частью насильственными) средствами, что и изменение внутреннего состояния людей нам кажется, что может быть достигнуто только внешними мерами, воздействующими на других. Но это не так.
И в том великое счастье людей, что это не так. Если бы это было так, и люди могли бы внешними средствами изменять друг друга, то, во-первых, неразумные, легкомысленные люди могли бы, ошибаясь, изменить людей, портя их и лишая их их блага, а, во-вторых, такая деятельность людей для достижения блага жизни внешними средствами могла бы встретить непреодолимые препятствия.
Но это не так: изменение внутреннего, духовного состояния людей всегда находится во власти каждого отдельного человека, и человек, не ошибаясь, всегда знает, в чем истинное благо его самого и всех людей, и ничто не может остановить или задержать его деятельности для достижения этой цели. Достигает же человек этой цели - блага своего и других людей - только внутренним изменением самого себя, уяснением и утверждением в себе разумного, религиозного сознания и своей соответственной этому сознанию жизнью. Как только горящее вещество зажигает другие, так только истинная вера и жизнь одного человека, сообщаясь другим людям, распространяет и утверждает религиозную истину. А только распространение и утверждение религиозной истины улучшает положение людей.
Ваш брат-человек Марсель из Казани,
мыслитель,
искатель Истины и Смысла Жизни.
«Сверхновый Мировой Порядок, или Истина Освободит Вас»
marsexxх
narod.ru
|
Добрые, интересные и полезные
рассылки на Subscribe.ru Подписывайтесь - и к вам будут приходить добрые мысли! |
|
Духовные дарования маленькой Анны заметил Воронежский архиепископ Антоний (Смирницкий), который почитался многими за его добрую жизнь и прозорливость. Анне не было трёх лет, когда родители вместе с ней навестили в Воронеже давно знакомого им архиепископа Антония. Как только девочка увидела старца, то вырвалась из рук няни, подбежала к нему и поклонилась. Он благословил её и сказал удивлённым родителям: «Это будет великая жена».
Слова стали пророческими: игумения Арсения действительно была велика своей духовной жизнью.
Когда Анне было шесть лет, умерла её мать. Отец Анны Михаил Васильевич после смерти любимой жены отказался от светских удовольствий и жил безвыездно в своем имении Себрово. Он был очень умён, весьма образован, а главное - был глубоко верующим христианином. Много общаясь с детьми, Михаил Васильевич передал им свои лучшие качества. Он часто читал детям Евангелие и жития святых, а потом доступно объяснял прочитанное. Эти чтения и беседы глубоко запали в душу маленькой Анны. «Меня так поражало в детстве, - рассказывала она потом, - дивное, высокое учение Спасителя, а мысль, что мы не исполняем Его святые заповеди, глубоко возмущала мою душу».
«Отчего же мы не делаем того, что велит Господь? - спрашивала она у сестёр. - Отчего мы не раздаём всего и не идём за Ним»? Для неё эти вопросы были важнее всего, но даже родные сёстры не могли понять её. Однако Анна не замыкалась в себе, оставаясь приветливой, участливой и очень открытой. Она чутко отзывалась на всё доброе в окружающих её людях, умела поддержать, приободрить и вывести из уныния, невольно прививала близким радостное восприятие жизни, которое было свойственно ей самой с раннего детства.
Вместе с тем, поняв, что даже близкие и любимые люди не могут дать ответа на её самые важные вопросы, Анна усилила свои молитву Богу, прося Его указать ей смысл и цель всей её жизни. И ответом стали давно знакомые ей слова Господа Иисуса Христа: «Я есмь путь и истина и жизнь»(Ин. 14:6), которые однажды открылись по-новому, прозвучав как откровение: смысл жизни, и покой, и счастье человека - в Боге, в следовании за Ним, в приобретении тех качеств души, которые соединяют с Ним.
Когда Анна поняла это, ей было всего четырнадцать лет. Этот сложный, как сейчас принято говорить, возраст, когда юные души претерпевают тяжелейшие искушения и сходят с пути правды, она прошла утвердившись в вере и сохранив чистоту помыслов. Оставаясь по-прежнему жизнерадостной и приветливой со всеми, она умножила молитву и стала больше читать духовную литературу, особенно Евангелие, которое часто прятала под обложкой светской книги, чтобы не привлекать к себе внимания. Так, ещё не задумываясь о монашестве, она уже по сути шла тем иноческим путём, который видимому подвигу предпочитает сокровенное, внутреннее делание. Прошло несколько лет, мысль о монашестве созрела, и Анна решилась поговорить об этом с отцом. Михаил Васильевич благословил любимую дочь и 30 декабря 1850 года отвёз её в бедный Усть-Медведицкий монастырь. Анне тогда было семнадцать.
Игумения Вирсавия, настоятельница монастыря, с радостью приняла Анну: имя Михаила Васильевича Себрякова было известно всей Донской области, и для игумении поступление его дочери в обитель представлялось большой честью.
В монастыре Анна не замечала скудости, не боялась грубой пищи, не страшилась кажущейся суровости монахинь, понимая, что они должны стать её сёстрами во Христе. И это доброе настроение её души невольно вызывало сочувствие в сердцах простодушных инокинь! Анна вместе с ними проходила самые трудные послушания: помогала раскатывать тесто и печь просфоры, по ночам ходила будить монахинь на полуночную молитву, подавала в трапезе обед и мыла полы - и всё это наравне с простыми девицами, стараясь во всём подражать им.
Она не гнушалась никакой чёрной работой: колола дрова, топила печи, мыла посуду и чистила котлы. Спала она всегда в подряснике и кожаном поясе, одевалась очень просто. Свободное от работы время она проводила в молитве и чтении духовных книг. Читая творения святых отцов, она стремилась опытом проходить и усваивать их правила. Стараясь всегда держать в уме молитву Иисусову, она приучала себя к молчанию, положив за правило не говорить лишнего.
Однако в целом её жизнь в Усть-Медведицком монастыре складывалась совсем не так, как она хотела. Здесь было невозможно совсем уйти от мира и славы его: все её знали и почитали, и это нарушало внутренний мир её души. Заботы настоятельницы стали тяготить Анну. Она увидела разницу их духовных направлений: суровое, не наполненное внутренним исканием Живого Бога, чисто внешнее подвижничество игумении Вирсавии казалось ей почти бесцельным. Анна стала искать себе духовного руководителя среди монахинь, но те, с которыми она пыталась найти общий путь, были неискусны в духовном рассуждении. В деле своего спасения они больше уповали на внешние подвиги, мало обращая внимания на очищение своего сердца. Шесть долгих лет Анна искала наставницу, за это время она приняла монашеский постриг с именем Арсении (1859). Наконец она обратила внимание на схимонахиню Ардалиону, простота которой, иногда доходящая до грубости, прежде мешала увидеть её духовную глубину.
Когда мать Арсения начала обращаться к схимнице с разными вопросами о своих помыслах, то из ответов убедилась, что та глубоко понимала духовную жизнь. Арсения удивлялась её ясному определению состояний человеческой души и её понятию о молитве. Вскоре схимонахиня Ардалиона стала наставницей монахини Арсении, и та перешла в полное послушание ей, совсем отрекшись от своей личной воли. Наставница так строго вела её по монашескому пути, что при взгляде со стороны могло показаться, что она груба и несправедлива с духовной дочерью.
Например, желая отучить Арсению от всякой, даже ничтожной земной привязанности, схимница однажды порезала на куски вышитый коврик, которым Арсения особенно дорожила. Этот поступок, с виду жестокий, Арсения перенесла с полным смирением и покорностью, видя в нём только заботу наставницы о спасении её души.
Другой раз Арсения подала нищенке полтинник (немалые по тем временам деньги). Схимница, находя, что такой щедрой милостыней она как бы возвышала себя над окружающими, и опасаясь, чтобы через это не зародилось в её душе тщеславие, с гневом укорив её, послала разыскать нищую и забрать деньги.
Много и других было случаев строгого духовного руководства с одной стороны, глубокого смирения и послушания - с другой.
Так в трудах, молитве и полном повиновении старице провела Арсения пять лет. Позднее, уже будучи настоятельницей, она говорила монахиням о том времени: «Эти годы я считаю лучшими в своей жизни».
А о руководстве наставницы рассказывала так: «Действия страстей самых тонких не могли скрываться от прозорливого ока матушки-схимницы. Указывая на эти страсти, живущие в сердце, она давала собеседникам совет выходить из страстей, достигать чистоты сердца, чего единого ищет от нас Господь. Своим словом, как мечом, она действовала на душу ближнего, отсекая её нечистоту, действовала и делом, ставя иногда в такое положение, что или надо отказаться от собственного самолюбия или другой какой страсти, или же потерять руководительницу. (...)
Схимница, не придавая особой важности внешним подвигам, говорила: «Главною целью искания должны быть добродетели. А чтобы приобресть их, надо искоренить страсти и всю плотскую нечистоту: нелегко это...».
Гораздо позже, в преклонных годах своей жизни, вспоминая об этом, матушка Арсения говорила одной из своих близких учениц: «Путь борьбы против страстей - путь самый трудный. Он указан Иисусом Христом и Им же назван тесным и прискорбным. Другой путь более лёгкий, которым идут многие, это - жизнь по страстям. Ты видишь, многие сёстры даже не знают о существовании другого пути кроме того, которым они идут. Сходила в церковь, прочитала известное правило, положила известное число поклонов и убеждена, что исполнила всё. Они не берутся за труд над своим внутренним человеком, не ищут, не стараются истреблять страсти в корне их».
После кончины игумении Вирсавии в 1863 году почти все сёстры обратились к матери Арсении с просьбой принять на себя начальство над монастырём. Арсения согласилась только из-за послушания к схимнице и в возрасте тридцати лет была посвящена в сан игумении. Она несла этот крест в своём родном монастыре более сорока лет, до самой своей кончины.
Став настоятельницей, игумения Арсения стала и матерью всем монахиням, переживая в сердце своём все их скорби как свои собственные. Её любовь к ближнему, то есть ко всякому, кто обращался к ней за помощью и советом, была очевидна для всех. Эта любовь была неотделима в ней от любви к Богу, которая зримо светилась в её глазах. Монахини вспоминали, что иногда матушка так воодушевлялась в духовной беседе, что лик её менялся и нельзя было без особого внутреннего волнения слушать её слово.
При игумении Арсении монастырь преобразился. Первым делом она занялась библиотекой, понимая исключительное значение писаний святых отцов для научения смирению, покаянию и для правильного видения своей души со всеми её страстями, неожиданно открывающимися внимательному взору. В 1867 году заботами матушки в монастыре было открыто женское училище. Поначалу в нём обучали молодых послушниц, которые затем сами становились преподавателями. Преподавала там и сама игумения Арсения, и священники монастыря.
По замыслу игумении Арсении был построен Казанский собор с нижней церковью во имя преподобного Арсения Великого (1875-1885). Были выстроены двухэтажные корпуса для монахинь, дома для священнослужителей, обновлены хозяйственные постройки, но и этим не ограничилась её деятельность. За последние 15 лет своей жизни (1890-1905) игумения Арсения устроила монастырское подворье в станице Урюпинской. Под её руководством был заново отделан старый Преображенский храм и к нему пристроен придел в честь Владимирской иконы Божией Матери и преподобного Серафима Саровского. Также игумения основала скит в имении своей сестры...
Как матушка сочетала сокровенную духовную жизнь, проповедь и дела любви с активной хозяйственной деятельностью - остаётся загадкой её таланта. Одно явно: она была избранница Божья, всей своей жизнью оправдавшая слова старца, когда-то сказанные о маленькой Анне: «Это будет великая жена».
Матушка Арсения, очень требовательная к себе, была снисходительна к немощам и порокам других, старалась не осуждать никого, лишь глубоко скорбела о тех, кто оступился, спешила подать руку помощи. Она щедро делилась мудрыми советами, умела успокаивать скорбящих, находила слова утешения не только для сестёр, но для мирских людей, обращавшихся к ней за духовной помощью, делившихся с ней как с родной матерью своими бедами.
Случалось, что матушка Арсения целый день проводила с посетителями и только поздним вечером удалялась в молитвенную комнату. Сёстры замечали, что она стала ещё более открытой, какое-то особенное смирение и кротость появились в обращении с другими. «Разве наша матушка была прежде такою, - говорили в монастыре, вспоминая свою прежнюю, молодую, полную жизни и иногда строгую, не для всех доступную игумению. - Слаба становится, видно, через силу ходит, а, кажется, готова всех принять, со всеми говорить».
Вот примеры духовных рассуждений матушки, сохранившиеся в её письмах и дневниках.
Если бы вы были на войне, могли бы вы сказать, что не хотите идти сражаться? Нет, вы шли бы, не думая, на явную смерть. Если предстоит духовная брань, если заповеди Божии требуют борьбы, как же мы можем говорить, что не хотим бороться, что приятнее отдать себя в плен нашим врагам? Какой срам! Спасение возможно на всяком месте и во всяком деле, его не нужно искать вне нас, всё в своей душе можно найти - и рай, и ад. Если в ней мы находим ад, то в ней же, по благодати Божией, в труде над собою, мы можем найти рай.
Мы даже не знаем, что для нас полезно, что вредно. Но в чём мы можем видеть помощь Божию, Его милость к себе - это в том, что Он даёт нам переносить невыносимое с терпением, со смирением, с покорностью Его святой воле.
Не шутите чувствами, они, как огонь, всё могут истребить в душе, и в сердце, и в уме: что насадило слово Божие, всё сожгут и оставят душу с одними её страстями и грехами. Надо хранить чистоту тела и души, иначе умрёт душа...
Последние годы своей жизни матушка совсем не обращала внимания на немощь и недуги и совсем не берегла себя.
Всю зиму 1904-1905 года она проболела. Чувствуя свой скорый уход, она наставляла монахинь: «Надо привыкать к мысли, что меня не будет с вами, и учиться жить без матушки».
Летом она отправилась в Саров, поклониться мощам преподобного Серафима. Добиралась трудно, в дороге тяжело болела.
В Сарове 21 июля матушка Арсения последний раз причастилась Святых Таин. К вечерне и всенощной она не могла уже идти. По свидетельству келейницы Агнии поздно вечером, перед самой кончиной, матушка как будто увидела что-то радостное. Она вздохнула раза два, лицо её просветлело, затем последовал последний вздох - и подвижница мирно отошла ко Господу, без стона, без мучений. Её глаза оставались открытыми, точно она продолжала видеть ими. Келейница сама закрыла их, удивляясь такой мирной, безболезненной кончине.
Тело матушки отвезли в её родную обитель, и тут только, после её смерти, узнали сестры ещё об одном подвиге своей настоятельницы. Оказалось, что матушка Арсения, несмотря на своё слабое здоровье, подражая древним подвижникам, носила на своём измождённом трудами и болезнью теле тяжёлые железные вериги...
После отпевания многие говорили, что испытывали во время панихиды по матушке Арсении неземное, блаженное успокоение. Удивительно, но скорбь отступила, и отрадное чувство наполнило сердца миром.
Святитель Игнатий Брянчанинов, которого матушка Арсения очень почитала, в одном из своих поучений говорил: «Несомненно, что почивший находится под милостию Божиею, если при погребении его тела печаль окружающих растворена какой-то непостижимой отрадой».
ЧИСТОЕ СЕРДЦЕ
Что значит верить в Бога?
Что значит верить в Бога? Верить необходимо не только в существование Бога Творца и в спасение, дарованное нам через Иисуса Христа, но надо верить неизменно, во всех обстоятельствах жизни, как бы тяжело ни было, что Бог милосерд, хочет нашего спасения и, видя, зная, не только в чём временное наше благо, но и вечное, ведёт нас к нему как любящий, но мудрый отец своих детей, направляя их с одинаковой любовью, лаской и строгостью. Поэтому надо всё принимать с упованием на милость Божию, прося только помощи Его, всякое испытание или искушение, извне ли оно приходит, от наших ли немощей, или от людей - орудий Божиих для нашего спасения, и часто обоюдного. Нашим смирением спасаются и ближние наши, огорчающие нас.Память Божия
Непрестанной памяти Божией препятствует рассеянность наших помыслов, увлекающих наш ум в суетные попечения. Только когда вся жизнь наша всецело направлена к Богу, человек делается способным и начинает верою во всём видеть Бога - как во всех важных случающихся обстоятельствах жизни, так и в самомалейших - и во всём покоряться Его воле, без чего не может быть памяти Божией, не может быть чистой и непрестанной молитвы. Ещё более вредят памяти Божией, а потому и молитве, чувства и страсти. Поэтому надо строго и постоянно внимать сердцу и его увлечениям, твёрдо сопротивляясь им, ибо увлечения уводят душу в непроницаемую тьму. Всякая страсть есть страдание души, её болезнь и требует немедленного врачевания. Само уныние и другого рода охлаждения сердца к деятельности духовной - это болезни. Подобно как человек, который был болен горячкой, по прошествии болезни ещё долго остаётся слабым, вялым, неспособным к делу, так и душа, больная страстью, делается равнодушна, слаба, немощна, бесчувственна, неспособна к деятельности духовной. Это страсти душевные. На них вооружаться и бороться с ними, их побеждать - это главный труд. Необходимо усердно трудиться в этой борьбе с душевными страстями. Молитва обнаруживает нам страсти, которые живут в нашем сердце. Какая страсть препятствует нашей молитве, с тою и должны мы бороться неотложно, и сама молитва поможет в этой борьбе, и молитвою же искореняется страсть.О молитве
Молитва веры, молитва при сознании своей греховности, всесторонней немощности и недостаточности - вот единственная непрелестная молитва человека, не достигшего чистой молитвы. А о чистой молитве мне говорить неприлично, как не имеющей её. Она дар Божий, она возможна при действии благодати Божией в сердце, или лучше сказать - она есть само действие благодати. Путь к ней - чистота. Чистоту помыслов и чистоту чувств не трудно приобрести уединением, чтением, упражнением в молитве; но чистота сердца многими смертями приобретается, она есть прекращение страстей. Попробуйте уединиться на некоторое время, попробуйте отрешиться от всякой заботы и попечения, отдайтесь молитве, и вы увидите, как улягутся смятенные помыслы, как успокоятся раскаченные чувства, вы начнете в мирном и внимательном настроении молиться. Но там, в груди, есть тяжесть непонятная, которая давит и давит. Без всяких порывов, без всяких желаний, но лежит, как камень, на сердце, производит тьму и тесноту, которая, как стена, стоит между душою и Господом. Эту стену может разрушить только благодать Божия, при нашей решительной борьбе со страстями по заповедям Божиим. А для нас, во тьме страстей живущих, необходима молитва сокрушенная при вере в Господа спасающего.Молитва Иисусова есть выражение живого ощущения веры.
Когда от лености, от рассеянности нет молитвы, тогда нужно её поискать с трудом; когда от восстания страстей отходит она, тогда надо побороться и отречься от причины страстей; когда от уныния, от помрачения душевного не находит её душа, тогда лучше всего пребывать в исповедании Единого спасающего.
Для молитвы нужна чистота души, а она приобретается самоотверженной деятельностью по заповедям Божиим.
О мире душевном и молитве
Не только для постоянного пребывания в молитве, но даже и для исполнения молитвенного правила необходим мир душевный. Если мир душевный чем-нибудь нарушен, то молитва становится или только устною, или с большим подвигом совершается умом; сердечною же она никогда не может быть. Мир душевный как достояние «чистых сердцем» приобретается или, правильнее сказать, ниспосылается Господом после многих трудов и подвигов борьбы с душевными страстями и после многих отречений. Но мы, грешные, питающиеся крупицами со стола богатых, стремимся приобрести мир хотя бы во время молитвы. Для этого тоже нужен подвиг тяжёлый и продолжительный. Полное отсечение помыслов во время молитвы, отречение от чувств и от всего окружающего мира, предание всего на волю Божию, непоколебимое утверждение сердца в вере, несомненное упование на силу Божию. При таком утверждении сердца молитва совершается в мире. Но если это состояние достигается нашими трудами, а не есть дар благодати Божией, то иногда наш внутренний мир подавляется и омрачается двумя противоположными состояниями: или холодом сердечным, или радостью чувственною, занимающими место и заменяющими смятение помыслов и волнение чувств. Холод сердечный - это такой исполин, победить которого не достанет человеческих сил. Много надо подвига любви к ближнему, много милосердия к недостаткам ближних и прощения их, чтобы смягчилось сердце. А во время молитвы упования на силу Божию нужна молитва за ближних, за весь мир, молитва о прощении грехов всех грешников, из них же первый есмь аз. Пройдёт холод, и наступает безумная радость, которая волнует чувства и нарушает мир. Тогда-то нужно глубокое смирение, даже временное оставление молитвы по недостоинству, служение самоотверженное ближним делом или словом. И только в глубине смирения и самоуничиженного чувства кроется мир внутренний, при котором совершается молитва.О покаянии
Покаяние, так же как и молитва, не должно быть мечтательно. Истинное покаяние - дар Божий, оно полно сокрушения. А наше покаяние должно быть только сознание, уверенность в нашей греховности, неупование на себя. Это-то и приводит к вере.Цель жизни
Цель жизни человеческой - общение с Богом, в чём и состоит спасение наших душ, их вечное блаженство. Пути исполнения Его заповедей: подчинение Его воле, сказывающейся в обстоятельствах жизни. Труд - очищение сердца от страстей. Смирение - приводящее к вере, к принятию Его благодати, без которой не может совершаться в нас ничто благое и святое.Заповеди Божии
Господь указал на две главные заповеди, в которых заключается всё: любовь к Богу и любовь к ближнему. Но есть заповеди, указанные Им в Блаженствах, когда Он говорил: блаженны нищие духом и прочее. В этих словах Христовых указаны те качества души и сердца, которые нужно приобрести, и тогда только исполнимы и те высшие заповеди, о которых сказано, что в них всё заключается. Начните с первой: нищета духа в том и состоит, чтобы уничтожить свою самость, чтобы увидать всё бессилие своей души, всю её немощь, греховность. Если будет себя видеть, знать, чувствовать так душа, то она непременно придёт к вере, к тому убеждению, что в Боге и в Нём Одном её сила, её очищение, её спасение, а эта вера души есть уже дверь в Царство Небесное - не только в то Небесное Царство, которое будет в вечности наследием святых душ, но в то царство, которое в нас. Эта нищета духа действительно блаженна, потому что душа, увидевшая своё бессилие, свою нечистоту и всю недостаточность ни к чему хорошему, теряет веру в себя, перестаёт надеяться на себя, а в этом и состоит начало веры и упования на Бога. Она находит Его там, где себя потеряет. И трудно ей, горько остаться в этой нищете, в этом безнадежии, и кажется ей, что она погибает, что нет ей спасения, нет помощи ниоткуда. Но это состояние безнадежия необходимо нужно пройти, чтобы прийти к вере. Нужно не только умом познать, но всем своим существом почувствовать свою немощь, пожить в ней, тогда только приходит душа к живой вере в Бога. Она Его увидит действующим во всём, когда перестанет сама, своею самостью действовать во всём. Она Его увидит царствующим, когда перестанет полагаться во всём на свой разум.Раскройте Евангелие, читайте его, вникните в то, чему учил Господь Своих учеников, и вы узнаете, какие заповеди Он дал Своим последователям. Он учил их отречению от всего, от себя главным образом, даже до отвержения своей души. Это отречение необходимо нужно, потому что в душе нашей так много нечистоты, страстей, противных духу Христову, что без отречения от них невозможно общение со Христом. Это отречение от себя возможно только тогда, когда есть цель, для которой мы можем отрекаться от себя, отвергать свои страсти. Цель эта - любовь к ближнему. Чтобы исполнить долг любви к ближнему, необходимо оставить себя, отречься от души своей. Любовь эту Господь указал и словом, и примером. Он учил прощать врагам, иметь милосердие к немощным, не осуждать грешных, жертвовать собою для пользы ближних. Эту заповедь о любви к ближним невозможно исполнить без отречения от пристрастий к земным благам. Можно отречься от себя, можно всё уступить ближнему только тогда, когда будем искать вечной жизни, когда будем стремиться возлюбить Единое вечное, неизменное Благо, Единое полное совершенство - Бога. И вот главная и первая заповедь Христова: возлюбить Бога всем сердцем, всем помышлением и всею крепостию. В двух словах Господь указал на совершенство духовного пути, но всей жизни человеческой мало для того, чтобы усвоить, чтобы исполнить это слово Христово. Отречься от себя. Но что такое я? Себя познать как следует, увидать всю нечистоту своей души, всю её страстность, всю немощь - вот в чём заключается задача всей жизни для тех, кто искал спасения. Спасения, - сказала я, - но от чего мы спасаемся? Мы спасаемся из той погибели, в какой находимся. Значит, узнать, какая погибель нас окружает - вот самый насущный вопрос. Эта погибель наша общая, погибель, устроенная нами самими из наших страстей и грехов, погибель, которую мы в себе не видим, даже не подозреваем. А между тем то, что живёт в нас, то и мешает нам идти вслед за Христом, мешает, несмотря на нашу решимость, на наше желание. Вот и нужно, во-первых, очистить потаённые места души, очистить тот сосуд, из которого, по словам Господа, исходят блуд, убийство, татьбы и всякие страсти и грехи.
Смирение
Смирение - это единственное состояние духа, через которое входят в человека все духовные дарования. Оно есть дверь, которая отворяет сердце и делает его способным к духовным ощущениям. Смирение доставляет сердцу невозмутимый покой, уму - мир, помыслам - немечтательность. Смирение есть сила, объемлющая сердце, дающая ему понятие о том ощущении вечной жизни, которое не может войти в сердце плотского человека. Смирение даёт уму его первоначальную чистоту. Он ясно начинает видеть различие добра и зла во всём. До ощущения сердцем смирения не может быть чистой, духовной молитвы.Самопознание
На почве смирения вырастают хорошие плоды. В познании греховности своей душа верою познает Господа. А в самости - что она будет видеть и знать, кроме себя? А своё «я», как бы оно ни было хорошо и украшено добром, - что оно может дать? Ни света, ни жизни. В нём есть сила, страшная, воюющая против всех заповедей Божиих, против ближних, против Самого Бога, сила, убивающая саму душу, лишающая её добра, жизни, Бога. В минуты покоя трудно усмотреть, какой дух движет всеми действиями человека, даже добрыми, даже стремлением ко спасению, к добру, к Богу. Но во время искушений обнаруживается то, что было неясно. Если Господь управлял душою, то время искушений будет для души временем побед и венцов, временем сильного преуспеяния. Если же самость управляла действиями человека, то во время искушений сила её на неё же обращается и мучит бедную душу, как пленницу, отводя её в самую глубь ада.Но все-таки эти минуты лучше воображаемого покоя. В эти минуты душа может правильно понять своё состояние, не обманывается воображаемым добром своим, и понятий ума не сочтёт своим достоянием. В это время, если только правильно отнесётся ко всему в это благословенное время, может низко, низко сойти душа. И если она согласится полюбить свою низость, свою полную нищету, если отдаст предпочтение ближним и Господу, - порадуется, что Он Один высоко и что есть приближающиеся к Нему из моего естества, тогда вкусит утешение от того добра, которое не самость создает, но её умерщвление.
СОСТОЯНИЕ ДУШИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ
Состояние души падшего грешника вполне соответствует словам Господа: «терния и волчцы произрастит тебе» земля (Быт. 3:18). И земля нашего сердца постоянно растит страсти и грехи. Деятельность души, не осенённой благодатью Божией, направленная к очищению сердца, всегда трудна, тяжела и бессильна. «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3:19). С большим трудом, долговременным подвигом искореняются страсти, как терния из земли, и опять, при малом нерадении, при увлекающих случаях, они готовы возродиться, и родятся, и растут в сердце, заглушая семя слова Божия, не успевшего пустить в нём корни и окрепнуть, а не только принести плод и напитать душу. Едва очистится, со многим трудом, источник - ум наш, как опять потоки нечистых помыслов возмутят его, наполнят нечистотой и не дадут жаждущей душе напиться чистой воды Божественных откровений. «В поте лица твоего будешь есть хлеб».
С кровавым потом трудится и должна трудиться душа, чтобы не умереть ей с голоду, чтобы этим постоянным и тяжёлым трудом не дать возрастать в себе терниям страстей своих, чтобы не обратилась она в дебри, чтобы постоянным очищением, отсечением их, могла бы душа питаться тем насущным хлебом, который Великий Сеятель сеет на земле её. Не оставляет Господь трудов человека без воздаяния. Благодать Божия, осенившая душу, сожигает терние страстей и сама приносит плод. «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и из чрева его потекут реки воды живой» (Ин. 6:54; Ин.7:38). При таком только состоянии душа не возжаждет более и не придёт и не захочет почерпать из земных источников. Наше же делание заключается ещё в том, чтобы чистить постепенно эти земные источники, чтобы хоть по каплям пить из них чистой воды, а не черпать с мутной водой жаб и всякую с нею смешанную нечистоту «В поте лица твоего будешь есть хлеб», - пока не напитает тебя хлеб, сшедший с небес.
Наказания Господни
«Наказание гордому - падение его», - говорил Иоанн Лествичник. Это наказание Господь премудро употребляет и как врачевство гордости. Но все действия Промысла Божия и Его наказательных попущений служат только тогда в пользу человеку, когда он стремится к достижению неземных целей. Если он поставил целью своей жизни только спасение - Единого Бога, то всё случающееся с ним послужит к его преуспеянию. При лишении всех благ земных, при нанесении и принятии удара всем чувствам своим, при перенесении бесчестия и прочее, там, где сокрушилась бы душа самая сильная, но поставившая целью своих исканий какое-нибудь земное благо, там душа Боголюбивая получает крепость, мудрость, свободу, и если чего лишается в этих случающихся скорбях, то лишается единственно той связи со страстями, в которых была заключена и с которыми не мог ла сама разорвать связь одной своей волей, а только разрушилась она действием Божиим, по причине страстей. Великое благо не быть порабощённым ничему земному хотя бы в стремлениях души; тогда всякое действие Божие, направленное ко спасению, правильно действует.Душа, отрекшаяся страстей, получает ощущение добродетелей. Отрекшись сластолюбия, она познаёт опытно смирение, и так далее. Отрекшись своих хотений, своей грехолюбивой воли, своих разумений, она вводится в познание воли Божией. В деятельном исполнении воли Божией, которая является ей в спасительной пользе ближнего, она просвещается Божественными откровениями и, просвещённая ими, входит не только в чистоту, но и в бесстрастие.
О различных состояниях духа
В состоянии мертвенности ещё не может быть правильного зрения своей греховности. У мертвеца нет глаз, чтобы видеть, нет языка, чтобы просить. В этом состоянии может быть одна вера, хоть не живая, но твёрдая и непоколебимая, что Создавший может вновь воссоздать, если будет угодно Его благости и Его всесвятой воле, всё устраивающей для спасения человека. Когда же начнут открываться очи, то тогда зрение греховности своей бывает не принуждённое, но естественное состояние души, причём естественен и постоянный вопль души о помиловании. Но переход из одного состояния в другое не может быть самовольным. Можно, конечно, прийти в это зрение самому, потому что ум, обогащённый чтением слова Божия, может воображением входить во всякое духовное состояние, может шевелить чувства, умилять их на время и этим утешаться, но это неправильный путь, и этот труд бесплоден. Что сам берёшь, то сам и должен хранить и непременно утрачивать при малейшем столкновении с жизнью, с действительностью, потому что состояние было ложно, мечтательно, воображаемо. А то, что приходит от Господа, то состояние, в которое душа вводится Самим Господом, бывает вечно, неизменно. Это не взятое ею делание, а её состояние. Лишиться его она может только тогда, если совсем сойдёт с духовного правильного пути, а столкновения внешние, даже свои собственные немощи и страсти, не отнимут у неё того, что сделалось её вечным достоянием.Единое на потребу
Единственное нужное, единое на потребу, единственное, дающее спасение и жизнь духу, единая цель, к достижению которой стремятся все души и все духи ангельские, - это Господь. Но для того, чтобы всё пришло к этой единой цели, чтоб всё в душе объединилось Единым искомым, нужен труд всесторонний, чтобы во всём искала душа Господа, искала добра, приводящего к Нему, и отрешилась от себя, от того зла, которое отчуждает от Господа и возвращает самость.О подвиге
В чём должен состоять подвиг? И какая цель его? Подвиг должен состоять в отрезвлении тела от сонливости, от лености, чтобы оно бодро стояло на службах церковных. В отрезвлении души от уныния, ума - от помыслов суетных, сердца - от чувств страстных, чтобы всецело внутренний человек предстоял пред Господом. Это-то и есть цель всех подвигов. Но приведёт ли Господь достигнуть желаемой цели?Об этом опять не нам рассуждать, а подвиг оставлять было бы грешно, и только одно уныние, подкреплённое неверием, основанное на развлечении, может пренебрегать им, сделавши своей целью удовлетворение своих страстных влечений.
Подвиг покаяния
Этот подвиг трудный и многолетний, но он великий и истинный. А если он истинный, то он и возможен при помощи благодати Божией. Да, этот путь действительно есть единственно истинный. Нужно приносить плоды покаяния, нужно трудиться там, где грешил, вставать там, где падал, поправлять то, что сгубил, спасать то, что утратил собственным небрежением, собственными страстями. Спасение возможно на всяком месте и во всяком деле, его не нужно искать вне нас, всё в своей душе можно найти - и рай, и ад. Если в ней мы находим ад, то в ней же, по благодати Божией, в труде над собою, мы можем найти рай. Есть одно условие, по которому позволительно бегство и решительная перемена жизни. Это условие то, когда немощь собственная дошла до крайних пределов. Когда не только подвизаться, но даже терпеть не имеет сил душа, когда и физическая немощь ей соответствует.Грехи человеческие
Преступая заповеди Божии, мы грешим и перед Богом, и перед людьми, и перед своею совестью и попадаем не только под суд Божий, но и под суд человеческий. Оскорбляя Господа, бесчестя в себе и собою славу Его, мы постоянно делаем вред ближним нашим, соблазняя их, увлекая во грех, подавая собою пример греховной жизни, не давая им помощи на пути ко спасению, и по всей правде мы преданы суду людей. Этот суд, выражающийся осуждением, злословием, клеветой, ненавистью и всяким делом, выходящим из этого воззрения на нас: гонением, мучением, смертью, - мы должны принять как достойное воздаяние и всегда чувствовать себя должниками перед ближним.Страсти
Страсти имеют такую силу и власть над человеком, что, отдавшись им однажды, мы становимся их пленниками, они сковывают нас и не дают возможности выйти на свободу.Они ослепляют наш ум и не дают ясно видеть себя и свой путь. Берегитесь давать волю своим страстям, а лучше отдайте себя в работу заповедям Божиим, чтобы быть рабом Божиим.
О скорбях
Наведением скорбей враг усиливается погубить душу, уклоняя её в уныние, в ропот, в нелюбовь к ближнему, а Господь, попуская скорби, хочет спасти её, давая ей возможность борьбою приобрести мужество, терпение, разум духовный и, наконец, смирение, когда самые эти скорби превысят силу. Вот посреди этих путей стоит душа и куда склонится, тот путь и примет её и доведёт до своей цели.Память смерти
Хорошо иметь память смерти, но с разумом.Тогда она служит к отречению, к умилению, к сокрушению духа, к смирению. Если же она производит уныние, то и самая память смерти будет вести не к спасению, а к погибели.
Во время уныния полезнее иметь память милости Божией, Его благости, Его дарований, нам посылаемых, спасения, даруемого Им нам и обстоятельствами жизни и самыми нашими падениями.
Всё хорошо в своё время, а не вовремя и самое хорошее может послужить во вред. Но есть одно дело, для которого всегда время, это дело - смирение духа, оно лучше всего.
О душевном смущении
Святые отцы всегда советуют, чтобы никогда не принимать никакого решения во время душевного смущения. Когда мы духом смущены, то не можем правильно и здраво рассуждать, а тем менее можем чистою совестью и сердцем мирным познавать волю Божию.И сердце, и дух смущён, и солнце Правды закрыто от взора души.
Об унынии и милосердии Божием
Как не унывать душе, когда она останется одна со своими грехами, страстями и немощами? Как ей не унывать, когда она видит в себе только одно зло, одну нечистоту, а сил не имеет выйти из своего состояния гибели и даже не видит исхода, не видит пути, по которому могла бы выйти? Но когда она обратится к Богу, когда откроется ей бездна милосердия Божия к людям - пути Его благого промысла, спасающего человека погибшего, когда она начнёт искать своё спасение в этой бездне милосердия, когда верою в пути Его промысла, неизреченно спасающего нас, уничтожит в себе всякое сомнение, - тогда почувствует и силу, и покой, и утешение. Тогда отойдёт от души мрачное уныние, отвалится камень бесчувствия.Мир и радость - это плод смирения. Вот пристань, где находили свой покой все добрые подвижники, все скорбящие душою, все жаждущие спасения. Не бойтесь потерять всё для получения смирения, не бойтесь проходить по пустыне уныния, в которой душа всё теряет и, неимущая, бесчувственная - не в силах двигаться. С этого пути скорей всего прийти к смирению отрешением от себя.
О любви
Любовь тем и хороша, что она даёт свободу,не ограничивает места, до которого она может следовать за любимым, но, напротив, она идёт за ним в самый ад. Потому-то она и сильна, и не раз восхищала любимых изо дна ада....Если любить ближнего для себя, надо желать исполнения своих хотений, своей плотской воли. Если любить его ради самого, надо исполнять его волю, его желание. А если любить ближнего ради Господа, то надо стремиться и в отношении его исполнять волю Божию и ходить непорочно в правде Его. Будем любить ближнего ради Господа. Отречение нужно, но не от человека, не от вещи, а от своего пристрастия к тому или другому.
О милости Божией
Мы не только нуждаемся в милости Божией, прощающей грехи наши, носящей немощи наши, терпящей беззакония наши, но мы нуждаемся ещё и в щедротах Божиих, которые очищают нас от беззаконий наших, просвещают разум наш к познанию воли Его, укрепляют дух наш к стремлению Богоугодному, направляют волю нашу к творению заповедей Его.Когда душа познает, насколько она нуждается в щедротах Божиих, и увидит, насколько Его щедроты благотворят нам и во внешней и во внутренней жизни нашей, - тогда только душа способна молиться Ему с сокрушенным и благодарным сердцем, и тогда только молитва будет живым словом души. Святой пророк Давид был введён в познание Господа Милостивого и Щедрого, и потому его молитва была полна благодарения, славословия и сокрушения. Только познание греховности своей приводит к исканию милости Божией, только познание бессилия, беспомощности, полной немощи своей приводит к познанию Господа Прещедрого.
О молчании
Молчание плодовитее всякого слова.Молчать словом, помыслом, чувством вот какое молчание вожделенно, потому что и говоришь, и думаешь, и чувствуешь - всё страстно-греховно.
Покой души
Покой души не всегда находишь при внешней тишине и покое. Напротив, часто, если не всегда, в этом покое внешнем в душе возрастает буря страстей. И если при рассеянности нужно воздержание, то во время уединения ещё нужнее терпение. Терпение - это тоже живая сила души при духовном разуме, познающем изменения вещей и всего земного, при вере сердца, при смирении духа. Терпение даёт душе постоянство, оно переходит в мужество и тогда становится не пассивным чувством, а деятельным.О воле Божией
Сердце наше так испорчено, так помрачено грехом, жизнь наша так опутана нашими пороками, испорчена своевольными умышлениями нашего грехолюбивого сердца, что не только творить волю Божию или познать её мы не можем, но даже действовать в нас и в нашей жизни мы не допускаем всесвятой воле Божией. Пророк говорит: «К святым, которые на земле, и к дивным Твоим - к ним всё желание мое» (Пс. 15:3). Видите ли, что в святых душах и только в них Господь исполняет Свою волю - в них нет препятствий для совершения в них воли Божией. Грешник же, живущий в своих страстях, живет постоянно в противлении воле Божией. И хорошо, если он принимает то, что попускает ему выносить Господь, если он смиряется под это попущение Божие. Такое смиренное подклонение под попущение Божие есть признак грешника кающегося.О монастырской жизни
Цель даёт направление и характер всей будущей жизни и деятельности человека, и потому она очень важна.Если вы смотрите только на внешнюю сторону жизни и от скорбной жизни желаете найти покой в тишине монастырской жизни, то вы ошибаетесь. В монастыре свои скорби и даже, может быть, более тяжёлые, чем в миру. Если же вы духом постигли суету жизни земной, если в ней вы не находите удовлетворения своей душе и желаете найти эту полноту в жизни духовной, жить для вечности, для Бога, то это стремление ваше правильное. Но при этом решении нужно приготовиться на все скорби, душевные и телесные.
От человека, желающего спасения, многого требуется. Стены монастыря, чёрная ряса, даже все внешние подвиги жизни монастырской ничего не значат без внутреннего подвига, который составляет цель жизни монашеской. Состоит же он в совершенном перерождении всего человека, в совлечении всего земного, в умерщвлении всего своего - человеческого разума, всякого чувства человеческого - для того, чтобы ожить для Бога и в Боге. Как далёк человек от Бога, так велика и бездна, разлучающая его с Богом, так велик и труд воссоединения. Мало того, что путь этот тяжек, но даже не для всех доступен, не всем открывается, не всякий находит его, не всякий ищет, даже не всякий желает его.
Его желает, ищет и находит только тот, кто призван на этот путь Самим Господом. Призвание же Божие чувствует душа, когда она в земной жизни ничем не удовлетворяется, когда она постоянно чувствует какую-то неполноту и когда она ищет, чтобы в ней самой открылось ощущение бессмертия, вводящее её в жизнь вечную и приближающую к Господу Вечному. Такому Божию призванию душа не может противиться, она делается послушной и не остановится в своём искании внутренней жизни, общения с Господом до тех пор, пока не найдёт пути, приводящего к этой цели; и тогда не остановится, но всё трудится на поле своего сердца, всё идет дальше и дальше, несмотря на то, что путь делается всё труднее и труднее...
Если не принять этого внутреннего подвига, не искать этого пути, то не нужно и поступать в монастырь. В него поступают для того, чтобы в этом училище духовной жизни образовать свой дух, чтоб в нём найти руководителей и все средства для прохождения этого духовного поприща.
Нужно любить себя
Нужно поучиться ещё, как себя любить.Да, и очень надо над этим потрудиться.
Например, человек несправедлив бывает к себе и требует иногда от себя того, чего дать не может. Требует от себя победы над своими страстями и скорбит, волнуется, негодует на себя, когда видит, что его берут во власть те самые страсти, от которых он решил отстать. Но справедливо ли такое негодование на себя? Нет. Человек своею силой никогда не может победить в себе страсти: их побеждает в нас сила Божия. Эта сила присуща Его заповедям. Когда с помощью Божией человек усвоит их, когда они будут жить в его сердце, тогда грех и страсти ослабевают и совсем прекращают своё действие в сердце. Нужно постоянно оживлять в своём сердце намерение жить по заповедям Христовым, нужно просить в молитве Его помощи, нужно смиряться в своих уклонениях, нужно терпеть свою немощь и не негодовать на себя за неё. Ведь если я не силён её победить в себе, зачем же требовать от себя того, что может дать только Господь, зачем же скорбеть на себя, что не стал выше себя. В таком требовании от себя духовного преуспеяния сказывается наша гордость. Будем всего ожидать от Единого Господа и глубоко смиряться в своих немощах и греховности.
О душе и плоти
Наш дух связан с плотью так тесно, что составляет одно нераздельное существо. Если мы будем развивать в себе все животные силы, то мы будем скотоподобны. Животными силами я называю не только физические, но и все силы души, данные для земной жизни.Если же мы будем, при помощи Божией, стремиться развивать в себе силы бессмертного духа, то это будет непременно в ущерб сил животных, даже противоречить будет всем законам и требованиям животной природы нашей. Стать выше этой природы может только душа, укрепленная благодатью Божией.Закон природы влечёт нас к действиям, ему свойственным, не разбирая, святы они или греховны, даже не спрашивая нашего согласия. Это влечение закона животной нашей природы называется естественным в падшем естестве человеческом. Он для духа нашего противоестествен, потому что он его угнетает, подавляет, убивает.
Живя по законам нашего падшего естества, мы всё же иногда чувствуем безотчетную тоску, неудовлетворение, стремление к чему-то высшему, к свободе из всего, что составляет нашу земную жизнь. В этой тоске, в этом стремлении сказывается потребность нашего духа. Если мы будем заглушать в себе этот голос, то совсем он замолкнет или обратится в чувство отчаяния. Но отчего он так слаб? Оттого, что по падении мы не можем никакого добра совершить своею силою, и только благодать Божия может добро в нас осуществить, когда мы дадим место благодати в себе своим смирением и верою. Оттого и называется духовная жизнь выше-естественной. Надо трудиться над собою, надо искать того, что выше земных интересов, и надо веровать, что всё святое получается только благодатью Божией, - и оттого и надо смиряться.
Путь Христовых заповедей
Хотя и все христиане должны идти путём Христовых заповедей, путём отречения от своих греховных страстей, но есть различие в духовных подвигах, в приёмах жизненных, если можно так выразиться. Достигать отречения своей воли может и затворник, и послушник, и мирской человек. Но достигать этой цели они должны различными путями. Первый из них видит волю Божию, пред которой он отвергает свою собственную волю, во свете слова Божия; второй - в воле своего духовного руководителя; а третий - в обстоятельствах жизни. Для всех троих доступна чистота сердца, но первый стремится к ней постоянной молитвой, второй - трудом послушания и исповедания помыслов, третий - честным исполнением служебных обязанностей и семейного долга. Все достигают одной цели, но разными путями. Так и во всех вопросах жизни. Я указала главные черты, указала слегка, но я хочу сказать вам только одно, что я боюсь, чтоб вы не уклонились слишком в аскетизм. Монашество не больше, как форма внешней жизни и, как оно ни хорошо, всё же оно не должно быть крайней целью искания. Стремитесь к дарованиям большим, - говорит апостол (см. 1 Кор. 12:31). В заповедях Христовых сокрыто всё духовное сокровище: любить Бога больше всего, и ближнего - как себя. Сколько нужно отречения от своих страстей, чтобы полюбить Бога выше и больше всего земного, больше себя! Сколько нужно борьбы над собой, чтобы полюбить ближнего, как себя! И вот в этих двух заповедях вся чистота, вся святость души.Достоинство и благородство человека
Достоинство и благородство человека не столько в преимуществах, полученных им от предков, сколько в тех добрых свойствах души, которые он приобрёл в труде над собою. Так ценит Господь всё доброе в нас, так ценят нас и люди разумные. А сам человек должен ценить всё то, что подаёт ему Господь.Путь становления человека
Без Бога, без Его помощи и благодати, человек не может даже приблизиться к понятию о добре духовном. Что может человек сделать? Одно - подклониться под волю Божию и в смирении духа взывать к Нему: «Веди, Господи, Сам, куда знаешь, и помоги мне исполнить волю Твою». И как легко, как спасительно идти но тому пути, куда ведёт Господь.Угодно ли Господу исполнить наше прошение и дать мир и спокойствие жизни? Настойчиво просить о чём-нибудь мы и у человека не решаемся, тем более у Бога не можем просить и ожидать непременно исполнения своей просьбы. Мы даже не знаем, что для нас полезно, что вредно. Но в чём мы можем видеть помощь Божию, Его милость к себе - это в том, что Он даёт нам переносить невыносимое с терпением, со смирением, с покорностью Его святой воле.
Без Господа мы ничего не можем взять, без Него мы ничего и дать не можем. Всё Он подаёт нам Своею благодатью. Те, которые любили Его, видели Его везде и во всём. И Он открывал им Своё живое слово, открывал волю Свою и пути Своего промысла. Как и в чём открывал? В чистоте их сердца. Надо, с Божией помощью, хранить своё сердце от страстей. Хранить, главным образом, от сомнения, от гордости. Хранить его от лжи, от самооправдания. Хранить его от нелюбви, от презрения к ближнему. И если при благодати Божией, помогающей нам, мы не дадим всем этим страстям обладать нашим сердцем, то оно будет способно принять внушение слова Божия и последовать Его воле.
При всяком смущении и искушении единственный выход и успокоение - это смирение. Только этою стезёю приходит душа к истине, всё проясняющей, к теплоте врачующей, к свободе облегчающей. Если потеряешь эту стезю смирения, то окружает душу мрак и теснота. Она приходит к ложному разуму. А это бедственно. Потому что ложный разум показывает всё в превратном виде; все обстоятельства жизни представляются горькими и бедственными, не видишь в них путей Божиих, великих судеб Его спасительного Промысла; люди не братья, а враги, их немощи возрастают до крайних пределов.
Собственные немощи делаются страшными и даже живыми образами мучений внутренних. Да, одна стезя спасает в это время - стезя смирения.
Где страсть, там теснота и страдание. Что страсти живут в нашем сердце - это неоспоримо, но они не дают себя знать томительною тяжестью, когда мы их не сознаём и исполняем их. Не томят они и тогда, когда, сознавая их, мы им противимся. Но когда мы сознаем их в себе и не хотим всеми силами души восстать против них, когда мы одною частью души отвергаем их, а другою прислушиваемся к их сладкому говору, когда мы уклоняемся от обличений, когда жалеем себя и не решаемся идти по крестному пути за нашим Крестоносцем, Учителем, - тогда, конечно, будем чувствовать томление и боль. Господь, взявший на Себя все наши грехи и немощи, показал Собой пример борьбы воли. В Гефсиманском саду Он до тех пор томился, пока воля Его согласилась принять страдание. Испытай своё сердце, и ты увидишь, что в нём много противоречий. Надо один раз навсегда предать душу свою водительству воли Божией, последованию заповедям Его и руководству суровым монашеским правилам. Когда согласится душа, так и будет легко.
Господь спасает нас всеми мерами; эти тяжкие телесные недуги, которые так часто посещают вас, постоянно напоминают вам о смерти. Л что может быть полезнее для души, как не память смертная? Она нас от всяких пристрастий земных освобождает, даёт нам познать цену всех земных дел и больше всего помогает стремиться к будущей жизни. Дай Бог, чтобы болезни ваши приносили плод душе вашей - спасение. Веруем, что всё то, что Господь строит, - всё служит к нашей пользе и вечному спасению.
Вместо своего хотения должна быть заповедь Божия, воля Божия, ведущая нас к жизни вечной. Если бы вы были на войне, могли бы вы сказать, что не хотите идти сражаться? Нет, вы шли бы, не думая, на явную смерть. Если предстоит духовная брань, если заповеди Божии требуют борьбы, как же мы можем говорить, что не хотим бороться, что приятнее отдать себя в плен нашим врагам? Какой срам! Какой ужас в здешней жизни достанется тому, кто расслабит свою волю до такого состояния; а в будущей жизни ещё более срама потерпит душа, когда откроются все её дела и помышления! Надо просить, молить Господа, чтобы укрепил волю противиться страстным помыслам, обратил бы все силы, все стремления и хотения души к высшим целям, святым, высоким, благородным. Всякая поблажка своим страстям убивает чистоту нравственного чувства. Совесть, этот естественный нравственный закон, написанный в нашем сердце, глохнет, если мы не слушаем её внушения, если мы делаем поступки, противные её внушениям. Что это за слова: я хочу или я не хочу? Эти слова не имеют значения там, где дело касается нравственного закона спасения души.
Всех нас судит слово Божие, данное нам для руководства жизни, для спасения, для указания пути в вечную жизнь, для нашего очищения. Оно судит нас, когда мы его не слушаем, когда преступаем его. Оно будет нас судить и в будущей жизни. Страшно перед ним согрешать. Страшно оттого, что сердце черствеет, и слово Божие перестает на него действовать. Это состояние хуже смерти телесной. Не шутите чувствами, они, как огонь, всё могут истребить в душе, и в сердце, и в уме: что насадило слово Божие, всё сожгут и оставят душу с одними её страстями и грехами. Надо хранить чистоту тела и души, иначе умрёт душа смертью вечною, и эта смерть ужаснее всего, что есть на земле и на небе. Посмотрите в житиях святых, как люди добрые подвизались и искали Господа всеми силами души и тела.
Господь Иисус Христос взял на себя человеческое естество, чтобы очистить его от первородного греха, умер позорной смертью на кресте, чтобы умертвить грех. Воскресением и вознесением нашего естества на небо Он дал нам власть чадами Божиими быть. В крещении мы получаем залог к этому сыноположению, мы можем, если захотим, получить все дары Его благодати; мы вошли крещением в дверь, отверстую нам Самим Господом. Если будем идти путём Его заповедей, последовать Его слову и образу Его жизни, если
будем приобщаться Его добру и правде, то первородный грех не будет в нас действовать, а будет действовать благодать Христова. Нужно приобрести веру в Искупителя, веровать тому, что только Его правдой мы можем быть спасены от своей неправды. Его святыней мы освящаемся, Его чистотой очищается наша скверна. Без Господа Иисуса Христа всё человечество гибло во грехе, без Господа каждая душа гибнет в своём грехе. Оттого, что мы следуем греху и воле плоти нашей, он укоренился в нас, властвует над душою, над умом и сердцем нашим, стоит, как стена, между душою и Господом. Вот и надо призывать Его в молитве, чтобы Он пришёл к душе и разрушил это средостение.
Страсти иногда упорно держатся в нашем сердце и действуют в нём властительски, помимо нашей воли, даже как будто против нашей воли. Господь попускает им так мучить нас, чтобы мы вполне узнали наше бессилие, чтобы мы смирились духом, чтобы мы поискали силы в Едином Сильном и Едином Святом Боге нашем.
Человек живёт земною жизнью: всё в ней смертное, всё преходящее. Обстоятельства переменяются, чувства человеческие изменяются, переходят. Если кто живёт только в обстоятельствах и чувствах, то он постоянно вкушает смерть, всё умирает в его жизни, и он сам находится под осуждением этой смерти. Когда же человек в этой преходящей, переменчивой жизни ищет Господа, когда каждое обстоятельство жизни поучает его познавать Господа, каждое чувство, направленное по заповеди Божией, приближает человека к созерцанию Господа, возобразившегося в чистом сердце, когда воскресает Господь в душе человеческой - тогда осуждение смерти разрушается, потому что смертные обстоятельства, смертные чувства привели человека к бессмертному состоянию и вкушение их не принесло смерть, но - жизнь. Когда же человек живёт одним только смертным, то лукавый из всех земных обстоятельств и чувств устраивает человеку свои сети. Если же это смертное обратилось для человека в бессмертие, если оно привело человека к познанию Господа в обстоятельствах земной жизни, к соединению с Ним в духе через чувства земные, то сети врага сокрушены, и Господь, приобретённый через смертную жизнь, сделался избавлением от погибели, которую готовил враг через свои сети, заключив в них яд смертный. Всё это в духе, всё это переживает душа - и в себе, в своей жизни видит объяснение слова Божия.
Путь наш - путь грешников, какие мы есть на самом деле. Смиряться надо и не сходить с этого пути покаяния; не брать личины праведника, когда мы грешники, и не искать себе оправдания, а чаять и веровать, что наше оправдание - Христос.
Господь повелевает покончить счёты с соперником своим, пока мы на пути с ним. Пока мы ещё на пути жизни, мы можем кончить эти счеты, кончить их отречением от того, что нам мешает на пути духовного восхождения, отречением от всего, что сопутствует нам в этой жизни. Когда же окончится путь, тогда не будет и предметов и чувств, от чего бы следовало отрекаться, останется одна нищета душевная и богатство мучения душевного, как у должника, не успевшего уплатить долг свой. А должник не всегда страдает только тем, что совесть его упрекает, но больше тем, что лишается и того, что мнился иметь: лишается всего достояния, довольства и свободы. Да, нужно уплатить долг сопернику, пока на пути с ним, - уплатить отречением.
Если не будете давать телу своему покоя, и во время утомления будете понуждать себя к молитве или собирать помыслы, или искать в сердце покаянного чувства, то вы никогда не будете иметь мира душевного, напротив, всегда будете в смущении помыслов и в отягощении духа. Василий Великий говорит: «Если покой вредит молодому и здоровому телу, то несравненно больше вреда приносит чрезмерный труд больному и слабому телу». Без смущения давайте себе побольше покоя, чтобы иметь часы или хоть минуты бодрого духа, свежего чувства и ясной мысли. Иначе можно дойти до омрачения. Господу так мало нужно от нас: только смиренного духа, а нам Он всё даёт Своею благодатью. Когда Господь воздаст душе радость спасения Своего, тогда она поймёт, что обрела Его там, где потеряла себя; и ощущение спасения восчувствовала там, где вкусила горечь смерти; и прославила Господа, спасающего её там, когда все ухищрения её спасти себя оказались ложными... Господи, Ты Сам спасение души моей!
Душа и ни в какое время не имеет силы побеждать ни страсти, ни помыслы о страстях; их побеждает в нас Господь силою Своей благодати.
Единственная правильная деятельность души, пребывающей на реках Вавилонских, - «сидеть и плакать» (см. Пс. 136:1).
Земля моего сердца постоянно родит сорняки страстей. С трудом искоренять их, при постоянной бдительности над сердцем, решается воля, усматривая их разумом, действуя на них именем Господа Иисуса Христа.
Немощи наши не погубят нас, но может погубить нас неверие, от чего да избавит нас Господь Своим милосердием.
Нужно знать меру свою, нужно держаться того слова, которое прилично нашей мере, мере невозрождённого человека. «В поте лица твоего будешь есть хлеб»(Быт. 3:19). И нам ли мечтать о духовных видениях, когда мы ещё не попотели в труде, чтоб приобрести свой насущный хлеб, когда земля нашего сердца родит постоянно сорняки и колючки? Господи! Помилуй нас по великой Своей милости!
Везде самость захватила всё себе, ничего не хочет уступить ближнему, и как же может любить душа ближнего, когда чувствует, что он у неё всё отнимает, имея на всё такие же права, как и она. Вот она и видит его врагом своим и ненавидит его. Надо всё у себя отнять, чтобы уступить всё ближнему, и тогда-то, вместе с ближним, душа обретёт и Господа.
Любовь всё носящая даётся душе по очищении её не только от пристрастий, но и от страстей. Наше же дело познать их в себе и подъять труд отречения от них. Но и увидать их в себе мы не могли бы, если б Господь, по человеколюбию Своему, не открывал бы их в нас, посылая такие обстоятельства, которые их обнаруживают в нас. Познаётся же страсть в душе, когда ощущается тягота сердца томящая, давящая, возмущающая помыслы душевные, наводящая уныние. Пока не ощутила душа свободу, пока не вкусила мира и любви, - не говорите и не думайте, что пристрастие было уничтожено. Оно только огорчено, приняло другую форму - и в этой-то форме его возможно стало узнать. Когда оно услаждает, тогда его трудно познать, а когда огорчает, тогда легко.
В труде нужно потерпеть, и ещё потерпеть, и ещё потерпеть. Чтобы цель терпения был труд, чтобы цель труда - выносливость в терпении. Дальше этого не должен идти труд, ближе этого не должно останавливаться терпение. Но без Господа, ни того, ни другого не достигнет душа и опять: трудится и терпит с немощию и самоукорением.
Нужно законно трудиться и всеми силами, чтобы не только работал дух, терпением сдерживая порывы ума, смирением - все порывы сердца, но чтобы познала душа всегда и во всём Единого Господа.
Есть путь покаяния, следовательно, есть различные степени, переходы, усовершенствования на этом пути. Не нужно только самовольно перескакивать и, находясь на низшей ступеньке, не искать того, что находится на высшей.
Во всём действует самость, она всё поправляет сама, оправдывает себя, очищается, вырывает душу несвоевременно из того состояния, куда поставило её попущенное Господом обстоятельство, в котором она могла бы поучиться и самоукорению, и смирению, и самоотречению, если бы потерпела и пождала как следует.
Ничего не может быть полезнее для человека, как узнать свою меру, где он находится. Тогда он безошибочно отнесётся ко всему и будет на неложном пути. Вот для этого-то неоценённо дорого иметь руководителя: он укажет неложно состояние и меру руководимого.
Пока мы ходим по плоти, мы видим ближнего тоже как должника нашего: мы требуем от него и правды законной, и святыни благодатной как общего достояния человечества. Мы судим его и ненавидим, гоним и мучим, когда он не отдаёт нам долг наш. Но когда мы водимся Духом, когда Дух Божий изливает в наш дух всё богатство Своей благости, тогда от ближнего мы ничего не ищем, мы прощаем ему долг его перед нами, даже перестаём видеть в нём своего должника.
Молчание очищает ум от помыслов. Познание своей греховности, своего неразумия, своего бессилия, своей недостаточности во всём приводит душу к вере разума. Отвержение своих хотений во всём приводит к деятельной вере, выражающейся в великой простоте и смирении. Первое приводит к чистоте ума, а второе - к чистоте сердца.
Есть в душе естественное стремление к добру. Это стремление я называю призванием Божиим, когда оно так сильно действует в некоторых душах, что удовлетворить его не может ничто земное.
Приводит к страху Божию частая память смерти, частое напоминание себе, что, может быть, живёшь последний день, последнюю минуту. А насаждает его в сердце благодать Божия. «Страх Твой, Господи, всади в сердца раб Твоих», - молится Святая Церковь.
Жесток путь спасения, жестоко бывает иногда и слово, высказанное о нём, - это меч обоюдоострый, и режет он наши страсти, нашу чувственность, а вместе с нею делает боль и в самом сердце, из которого вырезаются они. И будет ли время, чтобы для этого меча не оставалось больше дела в нашем сердце? Нет, для него всегда будет дело, нет конца духовному очищению, и во всяком сердце найдётся та частица нечистоты, которую нужно очищать.
Сила истины - это живая сила; сообщаясь душам, она их образует в один образ. Господь да укрепит нас всех, и да поможет Он нам пребывать в Истине, которая - Он Сам, а путь к нему в нас через нашу немощь, через полноту греховности нашей. Да, это не лживый путь, не выдуманный, не сочинённый, и Сам Господь сказал, чтобы не искать Его нигде, ни в каких состояниях, что Он явится Сам. И действительно является, принося мир, силу, свет в душу погибшую, немощную, тёмную. Когда же мы будем гоняться за состояниями, то будем ловить одну мечту.
Когда немощь дойдёт в душе до крайних пределов, так что никакого упования не останется ни на какое делание, ни на какой разум, то в эту минуту, только в эту минуту и чувствуется, духовно ощущается особенная помощь Божия или, скорее, познание Его и сила Его действий в душе.
Господь посылает нам на земле скорби, и эти скорби нас отрывают от земли, или лучше сказать, от излишних пристрастий ко всему земному. Значит, и скорби - дар Божий.
Через неложное понимание себя человек необходимо придёт к Господу, а ища Его в своём чём-нибудь, то есть в своих добродетелях, трудах и тому подобное, не найдёт Его, Единого Спасающего, а найдёт себя. И это случается не только при общем направлении, но даже в частных уклонениях в делании самости.
Все дары Божии, спасение и помилование души мы получаем через Господа Иисуса, Единого Ходатая между Богом и человеком, и потому Его призываем с верою, без постижения Его, без рассуждения. Отвержение самости и вера вводят душу в простоту и утверждают в душе непоколебимый помысел своего ничтожества, который не изменяется ни при милости Божией, являемой душе в мире помыслов во внимании и умилении молитвенном, ни при совершенном охлаждении, рассеянности, невнимании и даже увлечении. Странно, что как в том, так и в другом состоянии, помысел, утверждённый в душе, остаётся тот же и непоколебим, хотя состояние души изменяется, и от этой непоколебимости является как бы постоянство духа, не возносящегося при хорошем состоянии и не падающего при дурном. И в том и в другом состоянии всё-таки человек один: грешник, нуждающийся помилования от Господа. Излишнее внимание к своим состояниям может обратить деятельность в область чувств, а не духа, так как изменяемость происходит больше в них, и это необходимо по их свойству. Значит, и обращать большого внимания не следует как на помыслы, так и на чувства; одно нужно знать - что они греховны и нечисты и иными быть не могут, потому что происходят от нечистых ума и сердца, и в себе лучше желать и ожидать невозможно; а чистота наша и спасение, и очищение, и освещение - Един Господь. Он неизменяем, непоколебим, непреложен. От этой двойной веры - в свою греховность и Божию непреложность, - не поколеблется и дух человека верующего.
Когда дух правильно направлен, то молитва делается его дыханием, необходимым и правильно действуемым. А тишина помыслов и мир чувств подаётся Господом душе, прилепляющейся к Нему верою и молитвою; взять или установить этого не может никто в своей душе, и очень стараться об этом не следует.
Желание спасения, стремление к нему есть единственная деятельность духа человеческого, необходимая в деле спасения. Не оно спасает человека, но оно необходимое условие в спасении. И предваряет его призвание Божие и утверждает его сила Божия, но всё-таки оно от человека, хоть самое немощное, как и всё человеческое.
Святые отцы в своих назиданиях духовных часто увещевают нас просить у Господа премудрости, если мы её не имеем; силы, когда немоществуем; терпения, если изнемогаем в скорбях, и вообще всего доброго от Него просить.
Божественный Учитель говорил ученикам Своим: «Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (Ин. 15:3). И всякое истинное понятие, имеющее основанием своим Его Божественное слово, имеет отчасти ту же силу. Истина, принятая верою, очищает от заблуждений, в которых находилась, которыми жила душа. Входить же усиленно в какое бы то ни было духовное делание очень опасно. Старанием усиленно войти в понимание какого-нибудь духовного понятия - невозможно. Чтобы вполне или хоть даже несколько правильно понять дух человека, надо видеть его и беседовать с ним, по словам же другого нельзя никак сделать верного определения.
Если есть что хорошее, его нельзя не видеть, нельзя не признавать его хорошим, но можно и должно приписать его Господу, и откроется новая причина для души смиряться и благоговеть пред Единым Святым и Спасающим. Похвала, иногда и просто по-человечески приятная и ласкающая самость, бывает полезна, как ободряющая унывающий дух.
О хранении чистоты
Чтобы сохранить чистоту тела, необходимо сохранить чистоту сердца и ума. Вот и нужна молитва, нужно внимание к своему сердцу, нужен подвиг над собою. Если мы не всегда можем сохранить теплоту, так как она есть дар Божий, то можем всегда укреплять в себе решимость воли подвизаться против страстей, можем возгревать в себе стремление к совершенству, можем понуждать себя к подвигу Заповеди Божии даны нам не для произвола: хотим или не хотим их исполнять; нет, мы обязаны их исполнять, иначе мы погибнем вечно. Вот я и убеждаю вас: для Бога, для исполнения Его пресвятой воли понудить себя понести недостатки ближних, а к себе, к своим недостаткам быть строгому, требовательному. Хорошо бы вам иногда читать жития святых и иметь хоть небольшое, но постоянное молитвенное правило.Информация о первоисточнике
При использовании материалов библиотеки ссылка на источник обязательна.При публикации материалов в сети интернет обязательна гиперссылка:
"Православная энциклопедия «Азбука веры»." (http://azbyka.ru/).
Преобразование в форматы epub, mobi, fb2
"Православие и мир..
Сосиски в тесте из слоеного теста в духовке
Сделай утро неповторимым!
Как делать голубцы из капусты с фаршем
Икра из ламинарии
Что можно приготовить из говяжьего фарша